Гриша критически, с недоверием осмотрел Надьку Ильину, потом со вздохом — себя и сел. Но добил Ниночку Илюша Ивановский.

— Катька вчера опять из института за собой хвост поклонников привела, — сообщил он. — А мама говорит папе: «Счастье, если она еще до сих пор девушка». А папа сказал: «Ладно, не переживай, родит — нам тратиться не придется, от Илюшки полно шмоток осталось. Будет во что наряжать». Разве Катька может в кого-нибудь из девушки превратиться? А в кого, Нина Юрьевна? С виду она никак не меняется, такая же противная.

Ниночке захотелось немедленно убежать и спрятаться. «Мамочка, — мысленно взмолилась Нина, — я всегда теперь буду тебя слушаться! Только помоги мне сейчас! Что же мне делать?!»

— Ты подслушивал? — в отчаянии спросила она.

— Нет, зачем? — удивился Илья. — У нас в доме очень хорошая слышимость, даже если двери закрыты, а у меня бывает возрастная бессонница. Надо пить снотворное. Бабушка пьет.

— Очевидно, ты все-таки не совсем правильно услышал… — неуверенно начала Нина. — Ну, подумай сам, в кого твоя сестра может превратиться?

— В марсианина! — крикнул Сережа, и все захохотали.

Началось бурное, шумное веселье. Класс радостно перехватил инициативу.

— В Бабу-ягу!

— В робота!

— В телепузика!

— В Нину Юрьевну!

— В Филиппа Киркорова!

— В «Орбит» без сахара!

— В «фольксваген-пассат» — универсал!

— Нет, лучше в «ниссан-ю-лонг»! Классное авто!

— В «Порше-924»!

Предположения сыпались одно за другим. Ниночка сидела неподвижно и думала, как хорошо было бы сейчас напиться пива «Невского» в обществе Александра и его математических приятелей. Умных и спокойных. И не думающих о том, чем отличается седан от джипа. Хотя кто знает…

— Я расскажу сказку про молодильные яблоки! Мультик такой есть, — вдохновился Гриша Мухин, внук Арбузовой. — Иван перед отцом поступил честно: поехал искать яблоко. А вот другие два брата смылись и вместо похода пошли в ночной клуб! И пока Иван-дурак напрягался в своих приключениях, его братаны смотрели на стриптизерш и играли в казино, попивая текилу!

Нина ужаснулась и вспомнила мультик. Там дело обстояло именно так: два брата сидят в кабачке, действительно смотрят на танцы «красных девиц», играют в карты и пьют «вина заморские». По сути пересказано правильно…

— Гриша… — прошептала она.

Но Мухин вошел в азарт:

— А вот другая сказка! Дикарь охотится на мамонта и слушает по плееру Рики Мартина. Но тут входит Илья Муромец с лазерным автоматом. И нет мамонта, готов! Только это вовсе не мамонт был, а Катька Ивановская, заколдованная злым волшебником. И чары кончились, Катька встала из шкуры! А Илья Муромец говорит: «Я есть хотел, мяса жареного, а тут какая-то баба ни к селу ни к городу! Где мамонт? И вообще заткни свой «панасоник», я тащусь от Стинга, а не от твоей поющей обезьяны!» Потому что на плеере теперь поет Майкл Джексон. Но дикарь танцует, и Катька с ним: она же рада, что наконец расколдовал ась!

Ниночка внимательно, даже с удовольствием слушала.

— И тут у них родился ребенок. А папа говорит: «Я ему теперь все Илюшкины вещи отдам, потому что мой Илюшка — дурачок, а мне умный и послушный сын нужен! А своего Илью я убью, как сделал Иван Грозный!»

Илья с жутким воплем бросился на Гришу.

— Немедленно прекратите! — закричала Нина и хлопнула ладонью по столу. — Все могут идти домой! Собрание закончилось!

Но класс уже заразился вопросами.

Через пятнадцать минут бледной Нине, причесывающейся в учительской, сообщили, что девочки второго «А» устроили мальчикам настоящий допрос, выясняя, кто кого любит. Миша Лукин заявил, что никогда не сможет полюбить Надьку Ильину, потому что она большая и толстая. Надька разревелась и ушла в слезах.

Нине было уже все равно и хотелось припомнить Лукину его нехорошие экономические выкладки. О Сухомлинском и Песталоцци она забыла.

— Что же ты так, Миша! — укоризненно сказала Ниночка, спустившись в раздевалку. — Нельзя ручаться за всю жизнь. А вдруг в девятом классе ты пересмотришь свои убеждения? И влюбишься именно в Надю, которая к тому времени начнет заниматься аэробикой и станет тонкой и гибкой, словно Наоми Кэмпбелл. И отправится в фотомодели. Зато твоя Танечка потеряет грациозность, ссутулится и наденет очки от непрерывного чтения.

Миша покраснел и тоже бросился вон. К Нине подошел суровый, как возмездие, Гриша Мухин.

— Нехорошо получилось, Нина Юрьевна! — осуждающе сказал он. — Вы ведь смеетесь, а Миша насмешек не выносит. Он очень ранимый. И потом любовь — личное дело каждого. А в личные дела нельзя вмешиваться даже учительницам!

Очевидно, реформа учеников произошла сама собой, давно, быстро и практически незаметно для школы.

Ниночке хотелось домой, к маме.

Наконец рыдающую учительницу удалось успокоить.

— А почему мужчины не плачут? — вдруг спросила она, вытирая последние слезы.

Растолковывать взялся Мухин:

— А их, Ниночка, с детства так воспитывают, формируя у них на уровне подсознания особую программу. Если мальчика воспитывают «правильно» — а по закону рутины принято считать, что это именно и есть «правильно», — то ему с детства вдалбливают, что «мачо плакать не должен», «если ты заплакал — ты не мачо!». Когда девочка плачет, ее утешают, а когда мальчик — как это ни парадоксально и ни противоречит первому нормальному человеческому побуждению — стыдят, еще более нагружая нервы бедного ребенка… Хотя вообще-то что уж такого, если плачет пацан семи или восьми лет? Какое отклонение от какой нормы? Какой криминал? Ну, если ему уже пятнадцать, это да… Тут уже что-то особое по общему мнению. Только я и этого мнения не разделяю. В результате женщины плачут когда захотят, а мужики не позволяют себе этого. И по закону природы у них такая сдержанность выливается и в головные боли, и во всякие язвы-гастриты, и живут они обычно меньше… Зато плакать не умеют.

И тут ворвалась дама… Какая — ни братья Бакейкины, ни Потап долго не понимали, потому что ее нельзя было даже рассмотреть. Она непрерывно подпрыгивала и сновала по учительской взад-вперед без всякого толка. Хотя, наверное, смысл в ее беспорядочном движении имелся, но известный ей одной.

Наконец она перестала носиться и присела на стул возле бюстика Пушкина, а свою куртку повесила на огнетушитель. Ноги положила на соседний стул. Сменила сапоги на изящные туфельки, а сапоги лихо зашвырнула под стул. И горделиво вытянула вперед две полные ножки:

— Ну, каково? Только что купила! Как вам? По-моему, восторг? — Потом, глянув в очередной раз на робкую Ниночку с ее белоснежными кудряшками, дама внезапно брякнула: — Привет, Нинон! Овечка вы наша! Вовчик, можно так сказать?