Мы не торопливо движемся к воротам кампуса, оставив громадную парковку, полную тачек, позади. Вливаемся в поток студентов, которые заполонили двор. Хорошая погода перед приходом зимы – не редкость для Рима, но каждый человек радуется солнцу, а его никогда поздней осенью не бывает много.

Я собираюсь язвительно бросить Лукасу его вчерашнее замечание о том, что он не привык обсуждать с девушками дела, но закрываю рот и молчу. Для него действительно важно быть самодостаточным, имеющим дело, приносящее деньги.

– Так вот, о чем я…, – с осязательным энтузиазмом говорит Блэнкеншип. – Мой отец поговорит сегодня с твоим отцом. Утром мы отложили разговоры о бизнесе ненадолго и обсудили важный момент. Мои родители теперь официально в курсе, что мы – пара! – Встав передо мной и передвигаясь спиной вперед, Лукас взбрасывает руки, улыбаясь счастливо.

Каждое слово наполнено азартом и темпераментом. Я цепляюсь за предложение о наших родителях.

– Почему твой папа хочет поговорить с моим папой? – Шаг замедляется сам собой.

– Они договорятся о том, чтобы праздновать День Благодарения вместе, – и пока я не сумела перебить его, дополняет быстро: – А мы с тобой едем в Лондон. – Выставляет указательный палец, давая сообразить, что, мол, возражений не принимает. – Послушай, мы проведем в моей стране все осенние каникулы. Обещаю тебе, будет здорово!

Как бы хорошо ни умел убеждать Лукас, после звонка Джорджины мне не по себе. И я уже не уверена, что хочу быть в Лондоне. Хоть на неделю. Хоть на день. Хоть на час.

– Нас могут увидеть наши друзья, – предупреждаю его я, отходя подальше.

Тот ведет плечами в безразличии, но поворачивает ко мне лицо. Брови вскинуты.

– И что? Ты забыла? Сегодня мы расскажем им о нас. Ты же не хочешь, чтобы это сделал Алистер через два дня?

Последние слова прозвучали не как вопрос, а практически как утверждение со слабыми вопросительными нотками. Нам пора разойтись: у меня занятие по культурологии и я должна идти в здание своего факультета, а Лукас, насколько я помню, говорил, что ему нужно зайти в ректорат перед началом учебного дня.

Когда я молчу, обдумывая его доводы, и оглядываясь вокруг, он подходит ближе.

– Встречаемся в траттории “Джуно Марио”. Ты спрашивала, почему тогда звонил Маркус, помнишь? Он жаловался на свои отношения с Пьетрой. Сестра его избегает. Будет лучше, по мнению Ферраро, если мы вывалим на наших друзей все сразу, а не подкинем потом еще одну взрывчатку.

Изогнув бровь, Лукас внимательно смотрит на меня.

– Все, в конце концов, уляжется. Однажды – точно. Но нам необходимо признаться, дабы не прятаться от них. Я устал того, что ты боишься быть со мной на людях. Целовать меня в универе. Я хочу целовать тебя везде.

Обиженная интонация Блэнкеншипа принуждает взглянуть на него. В действительности, я бы хотела подискутировать на эту тему, но не собираюсь делать этого. Как бы глупо это ни было, все, о чем я могу думать – это Джорджина. Почему ее имя застревает в горле, когда я впрямь хочу его произнести? Спросить о том, что волнует.

Из траттории “Джуно Марио”, которую студенты Рима просто обожают, открывается чудесный вид на Фонтан Треви. Это одна из самых известных достопримечательностей Вечного города, и рядом с ней множество всяческих бутик-отелей, дорогих кафе и ресторанов, поэтому “студенческая траттория”, как ее называют местные, пользуется такой популярностью. В ней можно поесть и выпить за небольшие деньги, но в то же время любоваться красотой, открывающейся из широких окон. Если уж подруги и Диего станут ненавидеть меня, то в таком переполненном месте вряд ли станут громко выяснять отношения.

– Хорошо, – я вздыхаю глубоко, соглашаюсь с ним, но меня раздирает отчаяние.

Не верится, что все происходит именно так. Почему я влюбилась в него? Среди стольких мужчин выбрала в бойфренды парня, оставившего в душе темный отпечаток, причинившего страдания. Мы не возвращаемся более к тому, что случилось пять лет назад. Делаем вид, что никакого шрама на правом бедре у меня нет; что мы не познакомились в ту проклятую ночь (если это можно назвать знакомством, разумеется). Но боюсь, настанет день ссоры из какого-нибудь пустяка, и я выскажусь, внеся разлад. Я простила Лукаса и его лучших друзей. Я простила. Но злосчастный звонок на его смартфон, который он забыл в машине, испортил настроение. Чувствую себя хреново, потому и в голову упорно лезут малоутешительные перспективы совместного будущего.

– Уверена, что с тобой все в порядке? – порядком смятенно говорит Блэнкеншип. Останавливает меня и, перегородив дорогу, прижимает ладони к щекам. – Ты изрядно побледнела.

Я пожимаю слегка одним плечом.

– Конечно, все нормально. Просто волнуюсь.

– Мы переживем это, – он целует меня в лоб и отбегает на пару метров, дальше кричит: – Поняла? Ничего не бойся!

Быстрым шагом устремляется в сторону здания ректората. По пути, мне видно, как с ним все здороваются. Девушки строят глазки, парни протягивают руки для пожатия. Кто-то просто выбрасывает ладони, приветствуя. Меня же никто не замечает. Потому что, как сказала Кьяра, я лишь для них очередная девчонка, про которую лень собирать сплетни. Наверное, они думают, что вскоре Лукас поменяет меня на другую – еще одну, считающую себя особенной. Но ведь в моем случае все не так. Я не выдумываю, не строю иллюзий. Ладно, может быть, всего самую малость. Однако у Лукаса со мной серьезная связь – это очевидно. Водил ли он в рестораны своих бывших? Покупал ли для них одежду? Опускаю глаза на браслет на левом запястье – делал ли для них такие подарки? Дрался ли он из-за них с другими парнями?

Кьяра появляется в строении филологического факультета позже меня минуты на две. Она решает напугать, подкравшись сзади и прокричав “Доброе утро!”. Как всегда, она потом много болтает, не придав значения тому, что я поздоровалась с ней без особого вдохновения. Кьяра Франко сыплет извинениями, что была холодна со мной после встреч в туалете, девушка заверяет в том, что понимает свою вину: снимать на телефон чужую личную жизнь, будь то видео или фото, нехорошо. Но она искренне не понимает, почему я держу в тайне отношения с Лукасом. Я кошусь на нее, стоило ей промолвить это. Кьяра замолкает, потупив глаза.

– Не мое дело, – изрекает, якобы, с искренним разумением, – не буду донимать.

Хорошо, а то я сегодня кислее лимона. Обе встаем, как вкопанные, услышав зажигательную испанскую песню. Взглянув на право, замечаем Диего (да, моего друга Диего), который энергично танцует вместе с другими ребятами. Они ловят драйв от музыки, которая неожиданно так оглушительно стала звучать, прямо в кабинете общего языкознания. Не представляю, что будет, когда придет лектор, но им бы закруглиться, пока не сбежались все преподаватели.

Диего поворачивается и, взглянув на меня с удивлением, спустя пару секунд салютует со счастливой улыбкой. Я отвечаю ему тем же, но мое сердце сжимается от осознания, что скоро наше общение вряд ли уже будет таким непринужденным.