— А вот этого я знаю. Он у нас тачку мыл. Денис,помнишь? — Имя Дениса он произносил на английский манер с ударением напервый слог.

— Помню, — кивнул тот.

— Значит, не эти? — бог знает чему огорчиласья. — Ладно. Что дальше было, рассказывайте…

— Так ничего не было. Никто не появлялся.

— А милиция?

— Не было никакой милиции, — ответил Вовка. —Мы б знали…

— Я сама по радио слышала: нас ищут…

— Ну… Только здесь никто не появлялся.

— Она думает, мамка в ментовку заявила, — пояснилДенис.

Вовка презрительно фыркнул.

— Да она который день не просыхает, до ментовки ей недойти.

— Но кто-то ведь заявил, — пожала я плечами. Этоповергло ребят в размышления.

— Ладно, оставим эту загадку на потом, — сказалая. — Нам надо увидеться с его мамой. Это может быть опасным: в историю мывлипли неприятную, поэтому осторожность не помешает. Поможете?

— Чего делать? — спросил Вовка.

— Проверить прилегающие к дому дворы. Нет ли тамподозрительных машин, а также не сидят ли где незнакомые типы. Кому-нибудьпридется сходить к маме Дениса, чтоб узнать, одна она в квартире или у неегости. Сможете?

— Само собой.

— Мы здесь подождем, — сказала я.

Через полчаса меня заверили, что ничего мало-мальскиподозрительного в округе не наблюдается. Вовка догадался поставить мальчишек навсех углах по пути к дому, так что, если вдруг ситуация изменится, мы быстробудем извещены об этом. Матери Дениса дома не оказалось, Вовка лично ходил кней, долго звонил, но дверь так и не открыли.

— У тебя ключ есть? — спросила я Дениса.

— Есть. Только чего домой идти, если мамки все равнонет?

— Одежду взять и записку оставить, чтобы она неволновалась.

— Да она не волнуется, небось посуду сдавать пошла илиденег стрельнуть…

— Прекрати, — нахмурилась я. — Мы идем к тебедомой, и ты оставишь маме записку. Понял?

— Понял, — нехотя кивнул он, и мы пошли. Вовкаотправился с нами, он посвистывал, и время от времени откуда-то доносилисьответные трели, но ни одного из разведчиков мне обнаружить не удалось.

Таким образом мы добрались до квартиры, и я на всякий случайпозвонила в дверь. Никто не открыл. Денис извлек ключ из кармана, замокщелкнул, и мальчишка вошел в темноту прихожей. Впоследствии я очень сожалела,что позволила ему сделать это. Он шагнул, обо что-то споткнулся и упал, но незакричал, а вдруг как-то странно пискнул и сразу затих. В этот момент Вовка,который в чужой квартире ориентировался намного лучше меня, нашел выключатель.Вспыхнул свет, а я увидела картину, которую не забуду до конца жизни. Поперекприхожей лежала женщина в одном белье, руки и ноги раскинуты в стороны, взглядустремлен в потолк, я не сразу сообразила, что голова ее буквально расколота…Денис лежал на груди матери: в темноте споткнувшись о ее тело, он не устоял наногах. Рука угодила в лужу крови. Он, приподняв голову, смотрел матери в лицо итрясся мелкой дрожью. Вовка попятился, потом, точно опомнившись, захлопнулдверь и замер, вытаращив глаза, а я бросилась к Денису. Подняла его и, схвативза руку, лихорадочно терла детскую ладошку носовым платком, точно самое главноесейчас было очистить ее от крови; если рука вдруг станет чистой, весь этоткошмар сам по себе исчезнет и ребенок не будет стоять вот так, сотрясаясь всемтелом.

Мне очень хотелось закричать: громко, пронзительно, чтобвиски заломило, вместо этого я стиснула зубы, сунула платок в карман и легоньковстряхнула мальчишку за плечи. Он открыл рот, пожевал губами и позвал:

— Мама… мамочка…

Если бы он заплакал или начал биться в истерике, было былегче пережить все это, но он стоял, бессмысленно тараща глаза и повторяя:«Мама… мамочка…», а я хотела умереть сиюминутно и на том самом месте, где стою,чтобы только не видеть и не слышать всего этого. Вдруг Вовка, издав странныйписк, распахнул дверь и бросился вон. Это сработало как сигнал. С трудомпонимая, что делаю, я схватила Дениса за руку и бросилась следом. Я бежала,ничего не видя и не слыша вокруг, и тащила за собой мальчишку, точно собачонкуна поводке. Уже в машине заперла двери и, обняв Дениса за плечи, с силойприжала к себе. Слов я не находила, да и не смогла бы произнести их в тотмомент. Денис все еще дрожал и не плакал, это пугало меня больше всего. Потомвысвободился из моих рук, посмотрел почти спокойно и сказал:

— Они и нас убьют.

— Нет, — ответила я, втайне удивляясь своейрешительности. — Никто нас не убьет. Денис обреченно покачал головой.

— Убьют. Они убили Андрея и убили маму. И нас убьют. Иничего им за это не будет. Они никого не боятся.

— Еще как боятся, — заверила я. — Они люди,только очень плохие. И нас с тобой они тоже боятся: тебя и меня.

— Нет, — сказал он и покачал головой. — Ониубили маму и нас убьют…

Я взяла его за плечи и встряхнула довольно грубо.

— Ну-ка, посмотри на меня, — попросила я,нахмурившись. — И послушай: никто нас не убьет. Твоя мама не знала, чтопроисходит, и они застали ее врасплох. А мы знаем. Мы будем очень осторожными ине дадим себя поймать.

Я смотрела в его глаза и молила Бога, чтобы мальчишказаплакал. Но глаза его были отчаянно сухими, и я, известная плакса и нытик, немогла выжать из себя ни единой слезинки. Что-то странное происходило со мной вте минуты: может, спятила я раньше, но это как-то не бросалось в глаза, а вэтот момент что-то в мозгу лопнуло или порвалось, и я перестала быть нормальнымчеловеком, способным рассуждать здраво, все сместилось, и мир приобрел инуюокраску: в нем преобладали кроваво-красные тона. В общем, я нисколько неудивилась тому, что произошло впоследствии. А произошло вот что: Денисвысвободился из моих рук, уставился в окно и произнес с горечью:

— Они убили мою маму, а всем все равно.

— Прекрати, — сказала я. — Это не правда.Тебе не все равно и мне тоже.

— А что мы можем против них? — хмыкнул Денис идаже покачал головой. Тогда я развернула его к себе и, глядя в глаза, заявила:

— Слушай меня. Мы их найдем. Тех двоих на «Хонде», чтоубили твою маму. И посадим в тюрьму.

— Не посадим, — убежденно заявил мальчишка. —Они менты и никого не боятся. У них все схвачено.