— Не буду! — заупрямился мой спутник. — Там… твое чудище!

Молчун рассерженно зарычал, и парень снова вздрогнул.

— Спускайся! — я начала терять терпение. — Не то в пропасть сброшу!

— Не сбросишь!

— Почему же?

— Ты не для того меня и из моря втаскивала, и из западни! — нагло заявил он. — Ты ценишь мою жизнь! Не сбросишь!..

Каков прохвост, а…

— Прокляну, — тихо пообещала я. — И если это проклятье тебя не убьет, но мучить будет до порога Вечности, клянусь! Слезай!

Мальчишка вместо ответа только крепче сжал мои ноги. Я раздраженно зашипела. Молчун, сидящий внизу у тайника, весело дергал пушистым хвостом и заливался каркающим смехом. Зараза, нет, чтобы помочь… Так, Рейсан, спокойно, не кипятись, это вредно для твоего здоровья и опасно для окружающих…

— Я начинаю плести заклятье!

— Ты темная, а у вас нет силы! Ты не можешь колдовать!

— Да-а-а? — я зловеще улыбнулась. — И кто тебе это сказал?

— Дядя!

Ну да. Дяди-маги, конечно, много знают, но не знают они еще большего.

— А это, по-твоему, что такое? — я слегка подпихнула парня крылом.

Он молча выпучил глаза. Потеряв терпение, я взмахнула крыльями, собираясь сбросить парня вниз, когда произошло то, что нарушило все мои планы. Хрустальная сердцевина цветка неожиданно лопнула, и на меня брызнули мелкие ледяные крошки. Я инстинктивно запахнулась в крылья, закрыла голову руками… и ощутила жар, пробирающийся сквозь перчатки и обжигающий кожу. И нас затопило потоком горячего света, резкого и нестерпимо колючего. Раскаленные шипы стаей рассерженных пчел впились в руки и плечи, спускаясь к пояснице и ногам… И мир, завизжав, крутанулся, распадаясь на черные осколки.

…а по краешку сознания скользнули понимание, узнавание и навязчивое стремление подумать о чем-нибудь знакомом, вроде Песчаного великана, но…

* * *

Меня привела в себя боль. Мучительная и отвратительно реальная, она встряхнула меня за плечи, подбрасывая над землей, судорогами расходясь по всему телу. И… это было так похоже и так непохоже на обычный приступ, что я растерялась. Боль, волнами пробегающая по позвоночнику, проникающая в каждую клеточку тела… но не привычно холодная, а горячая! Не обжигающая, но… почти приятная… Тьма, да что же это… со мной и… вообще…

Перевернувшись на живот, я уткнулась лицом в снег. В снег?.. В Пыльную луну?.. Разве что высоко в горах… Волосы взъерошивал прохладно-сырой ветер, проникающий под одежду и немного притупляющий нестерпимое ощущение бесконечной боли. Надо — и немедленно! — брать себя в руки и разбираться с ней и… с собой. Я вдруг осознала, чем эта боль приятна. Ощущением наполненности. Тяжелой сытости. И с каждой болезненной судорогой это ощущение крепло.

Приподнявшись на локтях, я с трудом перевернулась на спину и попыталась собраться с мыслями. Так, как учил Хлосс… Поймать боль за хвост и отбросить в сторону. Туда, где она не будет мешать, сбивая с толку. Загнать ее в самый дальний темный угол, чтобы найти причину. И устранить и то, и другое.

Я прижала руку к груди, закусила губу, подавляя стон, и начала считать про себя. И, дойдя до трехсот, наконец отрешилась от происходящего, с изумлением осознавая то, чего не могло быть. Чего не должно быть. Меня рвали на части потоки силы мрака, и потоки внешние. Тьма была повсюду, и я дышала ею, как воздухом. И она наполняла меня, пропитывала собой и тело, и душу, и… лилась через край. Ее здесь слишком много для меня… И я — как стакан воды под мощной струей водопада, уже переполнена и вот-вот…

Я резко села, бросив считать, открыла глаза и снова зажмурилась. Перед внутренним взором рябили осколки слепящего света, но если подо мной все же захрустел снег, если лица коснулся вьюжно-холодный ветер… Значит, мне не показалось. Значит, я оказалась там, где со времен эпохи Войны никого не должно быть. Не может никого быть. Но я этот магический запрет обошла. Вернее… мы.

— Ты… как? — тихий и дрожащий голос рядом.

И — тьма, пропитавшая меня насквозь, собирающаяся внутри в горячий комок боли, сползающая на кончики пальцев вязкой паутиной…

— Уйди! — хрипло предупредила я. — Спрячься… не то убью.

— Почему? — обиженное и недоуменное.

— Потому что! — паутина, независимо от меня, срывается и разрушительным вихрем уносится в никуда.

И я едва-едва успеваю изменить ее направление. Мрак, питаемый яростью, рвется наружу, и сейчас я могу убить кого угодно… но не его. Не его — так похожего на Джаля. Даже несмотря на то, что он снова натворил.

— Я сказала, уходи!..

Слышится поспешный топот, и я до боли в суставах, до судорог в пальцах сжимаю кулаки, с трудом удерживая паутину силы. Считаем, Рейсан, и терпим… И только не вредить миру, держи себя в руках, а силу — в кулаках… Я до крови закусила губу. Не зря Девятый придумал именно такой символ — паутина, зажатая в кулаке. Только здесь и сейчас я осознала его… символичность. Держать себя и свою силу — хищную скользкую паутину — в крепком кулаке, всегда и несмотря ни на что, уберегая людей от случайных проклятий… и от самого себя. И, прежде всего, под контроль эмоции — главный источник мрака…

Я судорожно вздохнула. Пальцы онемели, и в суставах неприятно хрустнуло. Понадеявшись, что парень удрал достаточно далеко, я отшвырнула от себя заклятья. Вдохнула свежий морозный воздух, подставила разгоряченное лицо колючему ветру и выпустила в никуда новые сгустки силы.

Заклятья сплетались подсознательно и независимо от меня скользили по ладоням, замирая на кончиках пальцев, чтобы сорваться. Но ведь это не может продолжаться вечно… Сила, которую прежде я с трудом выцарапывала из зыбких граней мира и людских душ, сейчас была подобна воздуху, и с каждым вдохом она в меня вливалась, и каждым выдохом срывалась в никуда, чтобы мгновенно вернуться обратно.

Разбрасываясь заклятьями, я собралась с мыслями, притерпелась к боли и нашла выход. И невольно усмехнулась. Вообще-то подобное проделывают с детьми: после инициации ставят на ауре преграды перед силой — и чтобы она не разорвала кроху на части, и чтобы малыш, взрослея, не натворил дел по незнанию. И только после инициации — определения пути — и начального обучения в гильдии ребенка учат касаться силы, чтобы он владел ею, а не сила им. И к практике допускаются те, кто приноравливается приподнимать преграды. И Младшими становятся те, кто может оставлять преграды приподнятыми. И Средними — те, кто самостоятельно убирает половину преград. А Старшими — кто уже может жить без них, владеть и управлять окружающей силой.

Темных же, по понятным причинам, данная участь миновала. У нас переход из поколения в поколение — это постепенный рост внутренней силы мрака и умение подчинять ее себе. Опять же — чтобы не натворить дел. Скрытая внутри, лишенная внешней подпитки, сила воплощалась в эмоциях и на их пике могла опасно рвануть, материализовавшись в силу внешнюю. У меня так однажды случилось… и я едва удержалась от глупости. Зато обзавелась своим молчаливым спутником.