Еще в записной книжке имелись телефоны бывших коллег Виолетты Генриховны из консерватории, но с ними Суржиков переговорил еще на похоронах и ничего нового узнать не надеялся. Егор обратил внимание, что номер телефона заместителя директора консерватории Фарятьева был жирно зачеркнут, но не звонить же, чтобы спрашивать, почему Вебер пришло в голову вычеркнуть этот контакт? Может быть, на пенсии она больше не планировала общаться с Фарятьевым?

Также в книжке аккуратно были записаны телефоны кинотеатра «Олимп», самой Дианы Арсеньевой, билетеров Аделаиды Семеновны Кукушкиной и Клары Федосеевны Румянцевой и администратора Эмилии Бобрышевой.

Суржиков в который раз задумался, что могло объединять Вебер и Бобрышеву, этих двух совершенно разных женщин, которых убили одним и тем же способом. Несмотря на свою основную рабочую версию, следователь сомневался, что в деле замешан маньяк.

Дверь кабинета приоткрылась, заглянул дежурный.

— Тут дворник из Хамовнического района пришел, вас спрашивает.

— Пусть заходит, — кивнул Суржиков.

В кабинет вошел сконфуженный лысоватый мужчина в спецовке.

— Вы вот говорили… — с порога начал мужичок.

— Проходите, присаживайтесь, — оторвал голову от бумаг Суржиков и увидел в руках у посетителя старую дамскую сумочку.

— Вы про сумку спрашивали, вот я нашел похожую, — положил он ридикюль перед следователем. — Может, она?

Суржиков принялся рассматривать сумку со всех сторон, заглянул внутрь. Она была совершенно пуста.

— Где вы ее нашли?

— На Савинской набережной, в кустах.

— Как интересно, пойдемте, покажете то место.

Суржиков тщательно осмотрел все заросли вплоть до моста, но больше ничего подозрительного не обнаружил, никаких следов преступления. Разочарованно вздохнув, он отпустил дворника и отправился в морг. Егора вдруг заинтересовало, не было ли гематом на теле убитой Бобрышевой, ведь Арсеньева говорила, что маньяк хватал девушку за руки, должны остаться следы. Но патологоанатом сообщил, что никаких синяков ни на руках, ни на ногах Эмилии не обнаружилось.

Озадаченно почесав нос, Суржиков спросил:

— Может, синяк за несколько дней исчез?

— Исключено, — ответил патологоанатом.

— Странно все это, — проворчал Суржиков и отправился в кинотеатр «Олимп».

Диана Арсеньева была на месте. Суржиков отметил, что девушка не в меру оживлена и нарядно одета.

«Влюбилась, наверное, — сердито подумал он, — у всех личная жизнь, а мне за маньяками гоняться!»

Он хмуро поздоровался и положил перед Дианой старую сумку.

— Вам эта вещь знакома?

Диана нахмурилась, внимательно глядя на ридикюль.

— Да, это сумка Виолетты Генриховны, — взволнованно выдохнула она. — Неужели вы ее нашли? Где?

— Дворник с набережной принес, — буркнул Суржиков.

— В ней что-нибудь обнаружилось?

Следователь покачал головой:

— Нет, сумка совершенно пустая.

— И где дворник ее нашел? В мусорном баке?

— В кустах, у моста.

Диана испуганно вздрогнула.

— Как это понимать?

Суржиков пожал плечами.

— Какое ужасное место, эта набережная у моста, — после паузы печально произнесла Диана. — И Эмилию там убили, и маньяк нас там напугал.

— Кстати, на теле Бобрышевой не обнаружилось синяков. Вы уверены, что ее действительно хватали за руки? — мрачно спросил Суржиков.

— Она так сказала, — растерялась Диана. — Зачем ей врать? Впрочем, чем больше я об Эмилии узнаю, тем больше удивляюсь…

Суржиков встрепенулся.

— И что вы об Эмилии узнали?

Взволнованно вскочив, Диана принялась ходить по кабинету.

— Что я могла о ней узнать? Я все гадаю: зачем она утром пошла на работу через мост? Знала же, что там опасно…

Суржиков подозрительно смотрел на Диану, сердито размышляя, что и Арсеньева что-то от него скрывает.

— А какие отношения были у Бобрышевой с Вебер? — спросил он.

Диана остановилась.

— Никаких, они не общались. Мне даже казалось, что Виолетта Генриховна недолюбливает Эмилию.

— А почему же тогда у Вебер в записной книжке имелся телефон Бобрышевой?

— Может быть, Виолетта Генриховна записала на всякий случай, по работе.

— Я сначала тоже так подумал, но телефон Бобрышевой записан гораздо раньше, чем ваш. И не на той странице, где контакты остальных сотрудников кинотеатра.

Диана удивилась:

— Действительно, странно. Неужели Эмилия была знакома с Вебер до ее появления у нас? Но зачем они это скрывали?

— Сплошные загадки, — мрачно произнес Суржиков.

— Еще какие! — откликнулась Диана.

Следователь вытащил из кармана два ключа на металлическом колечке и протянул их девушке:

— Возьмите, это от квартиры Вебер, пусть все-таки будут у вас.

— А как же опись имущества? — возмутилась Диана. — Еще скажут, что я что-нибудь там похитила.

— Вообще-то наследница всего имущества вы, кто вам что может сказать? — разозлился Суржиков. — А в квартире мало ли что может случиться, не могу же я ее постоянно караулить!

— Что значит «мало ли что»? — поинтересовалась Диана.

— Вдруг кран прорвет, к примеру, или проводка замкнет.

— Понятно, — язвительно протянула Диана. — Но лучше бы там ничего не происходило.

— Я тоже об этом мечтаю, — усмехнулся Суржиков. — Кстати, прекрасно выглядите Диана Глебовна. Словно расцвели вдруг.

Девушка внезапно покраснела.

— Разве? А мне кажется, я такая же, как всегда…

Моцарт удивился, увидев на пороге своего дома Франца Ксавера Зюсмайера. Он знал, что молодой человек ученик Антонио Сальери. Вольфганг подумал, что Сальери прислал его, чтобы пригласить Моцарта ко двору, но Зюсмайер поклонился и смущенно произнес:

— Господин Моцарт, я знаю, вы — великий музыкант, возьмите меня в ученики. Я понял, что у Сальери мне научиться нечему.

Смерив молодого человека испытующим взглядом, Моцарт задумался. С одной стороны, ему польстило, что Зюсмайер оставил Сальери ради него, а с другой стороны, было странно, что от успешного Сальери ученик переметнулся к его неудачливому конкуренту. Но Зюсмайер так умоляюще смотрел на него, так убедительно говорил, а Вольфгангу позарез нужны были деньги, и он согласился.