Молчаливая схватка затягивается, вывести из равновесия противника не удается никому, ни мне, ни ему. Никто из нас не ломается, не смущается, психологического давления не случается, просто смотрим и пытаемся разгадать. Сварог наверняка хочет проанализировать причину поведения, понимает наверное, что не ради перепиха помчался за ними, но и уступать не собирается походу. Неужели тоже запал на Златку?

Сварог умнее меня, он прекращает дуэль и качает головой. Он кивает в сторону и еле слышно произносит.

— Отойдем? — понимаю, что это самое правильное решение и изо всех сил борюсь сам собой с противоречиями внутри. Я не хочу говорить, я просто хочу забить соперника, повесить отвоеванную ношу на плечо и свалить в закат. Вадос видит мой внутренний конфликт, который фонтаном на кожу выходит, лицо мое говорит само за себя. Ничего не отвечаю и просто стою. — Вань!

Мне все равно.

Без замаха бью просто в цель. Точно в челюсть. Левой. Юзом рассекаю губы, потому что Сварог не успевает отреагировать. Кровь брызгает прямо на грудь Вадосу. Рассечение сильное, поэтому в одну секунду образуются крупные капли, которые стекают. Это не точный удар, иначе бы сломал кость и Вадос понимает это. Это унизительный удар-наказание, что хуже всего. Пошел на такое специально, чтобы показать, где его место.

Лицо Сварога заливает белизной, он медленно сплевывает и размазывает кровь по подбородку. От злости испариной покрывается и начинает трястись. Шкуру обсыпает жестко и бескомпромиссно. Спокойно наблюдаю, я знаю, что за этим последует, поэтому быстро стаскиваю майку и бросаю в сторону. Сколько раз видел, как Сварог беспощадно срывался, за что был наказан тренером. Если у меня выносливость подводит, то слабое место Вадоса терпелка.

— Давай, — подначиваю и провоцирую.

Я жду, мне надо уже чтобы он всёк, жду боли. Жду внутренней отмашки, чтобы сорваться и тогда уже все, никто не остановит. Не заставляет себя медлить, всаживает безжалостно. Максимально закрываюсь, но немного проебываю, чтобы ощутить удар, так мне надо.

Ну, блядь, поехали!

От нашей схватки пыль столбом вокруг машины. Молотимся насмерть, бои без правил просто сосут. Все грязные приемы используем. Только болевые равноценно игнорим, словно негласный договор у нас присутствует. Эта не борьба, это размахайка деревенская, оглобли не хватает. Вадос пиздит меня с удовольствием, методично и тщательно выбирает удары и прицельно наносит. Старается отыграть свое унижение, поэтому беспощаден как питбуль раздраконенный. А я отрываюсь за Злату. А нечего брать то, что тебе не принадлежит и никогда твоим не будет. Кровью заливаемся оба. Извернувшись, нахожу резерв и обхватывая друга, с размаху швыряю на лобовое. Капот прогибается под тяжестью и поднимается краями. Вадос, отрывая голову от железа очумело смотрит на меня.

— Все, блядь, хорош, — хрипит, все еще прижатый к тачке. — Слазь.

Тяжело дыша, сползаю с него и сажусь в пыль. Он, матерясь и чертыхаясь, спускается и валится рядом. Так и сидим плечом к плечу, приходим в себя и гасимся оба. Смотрим прямо перед собой, периодически смахивая бегущую кровь с разгоряченных боем лиц.

— Я не знал. И если что, она мне тоже нравится.

— Пошел ты.

— Вань, пусть выбирает.

— Она уже.

— Да?

— Хуй на.

Вадос замолкает и я понимаю, что надо уезжать, пока еще во что не переросло. Поднимаюсь на ноги и отряхиваюсь. Ищу на земле брошенную куртку и натягиваю. Тело трещит после драки, но это не досаждает, наоборот приятно. В бардаке беру бутылку воды и споласкиваю лицо, остальное бросаю Вадосу, пусть тоже умоется.

Завожу мотор мото и иду к притихшей Злате, которая так и сидит в салоне. Смотрю на нее, она ничего не говорит, только изучает окровавленное и подпухшее лицо. Молча беру за руку и вытягиваю. Хорошо, что не сопротивляется. Сажаю ее позади себя и разворачиваюсь уезжать. На прощание сигналю Сварогу, в свете фар вижу поднятый фак.

Нормально. Все хорошо.

— Мы куда? — спрашивает Злата.

— Домой, — бросаю через плечо и прикручиваю газ.

22

Он тащит меня по лестнице сильно и даже зло. Ненормальный даже лифт не стал вызывать. Десятый этаж! У меня ноги отвалились на каблуках. Стучу ими по каменным ступенькам, словно припадочные сигналы в космос посылаю. Только вот о чем они взывают, что передают в пустоту непонятно. Моя рука горит в его.

На поворотах лестничной клетки Молот схватывает меня особо сильно и немного выворачивая кисть, стягивает костяшки. Знает же, что больно мне, но не перегибает по ощущениям, словно высчитывает, сколько и как могу выдержать.

Бегу позади и закутываюсь в прозрачное, но очень осязаемое покрывало чистейшей ярости. Атмосфера трясется и сворачивается в клубок, внутри которого летают и лопаются пузыри его недовольства. Пусть летают, не треснет небось поперек. Топочу за глыбой торопко и тоже зло, подавись, козлина, ревностью своей. А это она, я знаю, жри теперь, чем меня кормил долгое время. Мудачье бойцовское!

Не знаю, что собираюсь делать, но крови я напьюсь. Забьюсь по самые ноздри его негласным падением. Теперь посмотрим кто кого! На коленях гад будет стоять…

— Не торжествуй, обломаешься, — надменно высекает искры слов. Поджигает наше противостояние еще ярче.

Выдираюсь из его рук, но поздно, стоим прямо перед его берлогой. Знаю, что там даже ремонт до конца не сделан, в порядке только пара комнат и кухня, а в остальном полный бедлам. Правда нам не мешало компанией иногда здесь до определенных событий зависать, но Молот понятия не имел о моих чувствах тогда.

— Ты уже обломался, так что рот прикрой, — я понимаю откуда такой запал, ведь с ним так нельзя. Хотя знаю, что мне ничего не будет, пальцем не тронет, но все же неплохо прослойку между мозгом и языком себе поставить. — Открывай, что стоишь? Чего ждешь? Или здесь говорить собрался? — все же прослойка мне неведома.

— Рот свой закрой! Я тебе не Сварог, твою мать.

И я пугаюсь, но немного. У Молота сейчас от ярости рога вылезут, и он превратится в какого-то страшного беса, так его корячит, прямо не на шутку. Прикусываю язык, но для себя принимаю решение, что это ненадолго. Пусть остынет немного.

Так … что делать… что же сделать…

Что…

К черту! Играем так играем.

Я неожиданно для себя призывно изгибаюсь, опираясь на стену, почти сливаясь с ней, поворачиваюсь к ней лицом и оттопыриваю задницу. Но мне мало этой дурной выходки. Я еще и руками по телу веду, опускаю их вниз, немного приподнимаю платье, совсем чуть обнажая ягодицы. Всякие движения стихают и наступает оглушительная тишина,