пребываю, толкаюсь, как ошалевший. Очухиваюсь ненадолго, смотрю на реакции, вроде бы не морщится, не отползает назад, а наоборот. И срываюсь снова. Надо сказать ей…

— Злат, смотри на меня, — нахожу момент между нашим полетом. — О тебе все… — вхожу в нее до конца и замираю. — Я тебя люблю. И ты меня тоже люби, — выпаливаю на одном дыхании и жду ответа.

Злата почему-то морщится и в то же мгновение, крепко обнимает и утыкается в шею. Обжигает горячим, льется по коже и стекает. Меня закорачивает и окатывает острой чувствительной жалостью, зачем она плачет? Она же плачет! Сильнее прижимаю и одновременно пытаюсь посмотреть в лицо своей ненаглядной. Страсть необузданная, в душе ураган, как же выстоять под ним не свалиться.

Оставаясь в ней, целую Злату и уговариваю посмотреть на меня. Никогда не думал, что у меня в арсенале бесконечный запас терпения и сшибающей нежности. Лью на малышку все потоком не останавливаясь. Мне так важно, чтобы она все знала про меня, что чувствую к ней теперь.

Она смотрит. Смотрит.

Вот кто меня победит на ринге за пять сек, вот кто повергнет меня без особых действий. Вот кто оправит в нокаут сразу же. Ее глаза губят меня, и я понимаю, что сделаю все на свете, чтобы не попросила. Убью за нее, прыгну в пропасть, взлечу в небеса, обернусь кем хочет, стану тем, кем пожелает.

Я сделаю все!

— Ваня, — сражает в лобовом таране, крушит почву под ногами и рушит. — И ты меня тоже… люби. Всегда!

— Люблю, малыш, — глажу по щекам, стираю губами слезинки. — Так сильно люблю…

— Только ты…

— И ты… Мне целого мира мало с тобой… И тебя всегда теперь мало.

Раскрывается сильнее и изгибается, я еще глубже проникаю и проваливаюсь в рай. Через голодные толчки, через оголтелую и жадную ласку передаю ей личный жгучий контент, вколачиваю в нее, закрепляю. Тащу ее ноги на плечи и захлебываюсь от того, чем сейчас обладаю. Распухаю, ранимо переживая все впечатления, но и Злата не отстает. Она там же со мной, на самом высоком вале стоит.

Трахаю ее сильно и глубоко, стенки так сжимают и пульсируют, что терпеть нет никаких сил. Она близко, я чувствую. На пиковом моменте ее возбужденно-горячие вязкие соки окутывают член. Не даю переждать и добавляя жару, прибавляю кайфа нетерпеливыми ударами.

Кончаю с особым удовольствием, разбрызгиваю семя на ее коже, размазываю своим горячим телом. Содрогаемся оба, с трудом ловим реальность, возвращаемся из сказки. Моя. Она рядом, все хорошо.

Только серьезного разговора не избежать. Она поймет, я знаю. Подлавливаю ее максимальную безмятежность и, проталкивая невесть откуда взявшееся волнение, сипло произношу.

— Надо обсудить кое-что.

24

— Так надо, понимаешь? — осторожно ей втолковываю. — Ну, куда ты пошла?

Не успеваю схватить ее за край простыни, в которую завернулась. Злата быстро удаляется в другую комнату, по пути нервно завязывает узлы ткани на шее. Откидываюсь на подушку, зло цежу воздух сквозь зубы. Что непонятного, а? Что ж так сложно все!

Полчаса говорил без умолку, уговаривал и убеждал. Уперлась рогом, как баран и не сдвинуть. Отцовская бешеная кровь колобродит в ней, упрямая Злата, как ишак. Тупо пялю в потолок и придумываю как быть дальше. Не все вывалил, что и понятно, испугалась бы тогда. Просто просил не палиться на людях, вести себя как раньше. Ну не к чему нам светиться, разве трудно сделать так, как прошу, ведь от этого любить ее не перестану.

Любить.

Пустое слово не передаст того, что чувствую на самом деле. Грудь разрывает, как у Тарзана. Впору побежать вприпрыжку и орать во всю мочь. Как присох к ней за один миг. Втрескался так, что свет меняет оттенки из серых в самый радужный, и вертят эти семь цветов, как в стиралке на огромных оборотах на полоскании и отжиме. По крайней мере так машинка скачет на неровном полу дома в прачке.

Бомбит, не переставая сердце, барабанит и барабанит. Прижимаю руку к груди, закорачиваю странный режим, иначе вылетит мотор и разнесет винтами напрочь. Перемелет в труху, пыль останется.

— Злат! Злата!! — ору ей дурниной. — Иди ко мне.

С удивлением понимаю, что сейчас и тональность окраски голоса меняется. На елейность сопливую срывает, качусь в пастилу со свистом и гиканьем. Надо заканчивать эту карамель, ни к чему не приведет хорошему. Встаю с измятой постели и ищу что-то из одежды. Не то, чтобы нагишом не хочу идти, но все же западло на серьезном базаре без портков стоять. Не будешь же голыми мудями трясти, когда судьба решается. Натягиваю шорты и иду к своей милой.

Злата стоит у окна и гипнотизирует пейзаж за окном. Внимательно смотрит, будто запоминает. Опираюсь на притолоку, засунув руки в карман и залипаю на ней. М-м-м… конфета моя. Сладкая, вкусная и уникальная. Такая никогда не надоест, понимаю теперь. Не шелохнувшись, смотрит за стекло, чувствует, что пришел, но бесполезно ответку ловить. Льняная ткань обнимает все изгибы соблазнительного тела, которое билось подо мной максимально короткое время назад в пароксизме страсти. Замерла гордая патрицианка, игнорирует меня изо всех доступных сил.

А я не могу закончить ей любоваться.

Как можно было проебать столько времени? Долбоёб, что тут скажешь. Хотя целью главной так и остается то, к чему иду устремленно и жестко, но сейчас не об этом вовсе. Именно в эти минуты я хочу только о нас думать и говорить. Много мыслей в голове перебрал, пока решал, что Злата моей будет. Еще там, в шале понял, что забиваюсь на ней однозначно и окончательно. Гран-при в этом хит-параде занимает ее безопасность, только за это топлю и буду топить. Пусть хоть изозлится на лоскуты.

— Эй, — шепчу ей по пониженных. — Эй-ей, может вспомнишь, что я здесь, малыш? — вновь не двигается и не реагирует, вот только губы немного дрогнули. Мне этой микроскопической реакции достаточно для того, чтобы быстро приблизиться и сграбастать. Вдыхаю ее запах, зарываюсь в волосы и обнимаю бережно, но крепко. Как же быстро все меняется, ведь еще несколько часов назад готов был растерзать от злости и бессилия, а сейчас от нежности задыхаюсь. — Я объясню еще раз, а?

— Да не надо ничего, Вань. Я понимаю…

— Нет, Злат, вот как раз как нужно ты не понимаешь! Идем, вернемся в постель.

— Давай здесь постоим, ну пожалуйста, — упирается и цепляется руками за подоконник, начинает торопливо словами сыпать тут же, срывает тональность и виляет голосом. — Я не хочу. В постели