— Почему ты так решила, Лола? — спросила она.

Я пожала плечами. Я все еще стояла на пороге. Мама развела руки, словно для того, чтобы схватить меня в объятия, но я не стала спешить к ней.

— Он даже еще не родился, — сказал папай, когда я присела на край родительской кровати.

— Ну и что! — возразила я. — Мы не можем его видеть, но он уже существует. Вы разве этого не замечаете? Все, что мы делаем и думаем — только для него. Ты даже песни ему поешь. И без конца повторяешь, что он самый чудесный на свете.

У меня выступили слезы на глазах, и папай тоже испугался.

— Но ведь это всего лишь старая-старая песенка, — он убрал руку с маминого живота и притянул меня к себе. Поцеловал в кончик носа, покосился на маму и вдруг спросил: — Кто тебе больше нравится — я или мама?

Я растерялась.

— Что за глупый вопрос? Конечно, оба!

И тут я поняла, в чем дело. Маму я любила совсем не так, как папая. А папая — совсем не так, как маму. Но любила я их одинаково сильно, хоть они и были двумя очень разными людьми. Я посмотрела на мамин живот.

— Кажется, я поняла, что ты имеешь в виду, — сказала я папаю.

— Вот видишь? — улыбнулся папай. — То же самое с тобой и твоим маленьким братом. К тому же, тебя мы любим уже очень давно. Любовь к тебе на целых одиннадцать лет старше!

Мама улыбнулась:

— Одиннадцать лет и девять месяцев, если уж быть совсем точными!

Улыбнулась и я. Улеглась между родителями и прислонилась к маминому животу. Мне стало хорошо.

Я рассказала о том, как меняла Антону памперсы и как сегодня он впервые пополз. А также о том, как испугалась внезапной детской смерти. Но мама сказала, что волноваться по этому поводу не стоит, потому что такие вещи случаются исключительно редко.

— Я знаю историю про малыша, который пополз в два с половиной месяца, — добавила она, — но ни одной истории про внезапную детскую смерть я не слышала.

Я успокоилась. Только мысль о Салли продолжала меня тревожить. Но я промолчала о том, что она сегодня оставила меня с Антоном одну, а когда вернулась, от нее пахло спиртным.

27. Гроза и огненный танец

Но Фло я все-таки рассказала об этом, и сразу же пожалела.

Мы с ней сидели у загончика во дворе Школы с козами. Это я захотела сюда прийти. Соскучилась по Снежинке и Пятнышку. По старой школе. И немножко по своей прежней жизни. Новая жизнь вдруг показалась мне, как бы это сказать… немножко слишком сложной. Или это я стала старше? Значит, когда ты взрослеешь, все становится сложнее. А раз так, то впереди ждут еще большие трудности, даже если тебе этого совсем не хочется…

И, кажется, Фло имела к этим будущим трудностям самое прямое отношение. Пока я рассказывала о Салли, лицо ее постепенно становилось таким, как небо, когда собирается гроза. И когда я закончила, эта гроза разразилась в полную силу.

Фло редко выходит из себя: я гораздо более вспыльчивая. Но теперь у нее аж искры из глаз сыпались от злости, и на меня обрушился настоящий шквал вопросов. Таких, на которые совершенно не хотелось отвечать.

— У этой Салли что, не все дома? Тебе разве не понятно, что она просто использует тебя? И знаешь, почему? В каком классе Салли? В десятом, да? Сколько ей лет? Пятнадцать, шестнадцать? А с какого возраста можно употреблять алкоголь? А ты не догадываешься, почему она это делает?

— Нет… — растерянно пробормотала я.

Еще никогда я всерьез не сталкивалась с алкоголем. Ведь мне всего одиннадцать. Папая я только однажды видела подвыпившим: он пошатывался и отпускал дурацкие шуточки, над которыми сам же и смеялся громче всех.

А вот Фло досталось. Ее отец Эрик в прошлом был алкоголиком и напивался чуть ли не каждый день. Однажды он набрался так, что забыл дочку в какой-то вонючей пивнушке, причем глубокой ночью. Дело было здесь, в Гамбурге. Фло еще только готовилась пойти в первый класс. После этого Пенелопа выставила Эрика, и Фло долго не виделась с отцом. Он для нее словно умер. Пока я, так сказать, не вернула его к жизни, сделав так, что они встретились. Правда, отец Фло теперь больше не прикасается к спиртному, но сама она от одного упоминания алкоголя встает на дыбы.

— Но ведь Салли не алкоголичка, — сказала я и протянула Снежинке морковку, которую мы принесли с собой.

«Хрум-хрум-хрум!» — морковка исчезла, а козочка благодарно заблеяла. Пятнышко ответила ей из домика. «Хорошо живется козам, — подумала я. — Хрупай себе морковку, чеши рога об загородку и не ломай голову над сложными вопросами».

— Ты сама сказала, что Салли всего пятнадцать, — продолжила я, потому что Фло ничего не ответила. — Может, она сделала всего глоток.

— Но она пила, это факт, — Фло встряхнула волосами. Глаза у нее все еще сверкали, а щеки пылали. — И факт, что она оставила тебя одну с малышом. Без мамы. Повторяю: тебя просто использовали!

— Успокойся, — проворчала я. Сейчас Фло вела себя в точности, как моя мама. Интересно, мама в детстве тоже была такой, как она?

Пятнышко толкнула меня рожками, и я протянула ей морковку.

— Ну что? Вы тоже без нас скучаете? — я погладила Пятнышко по голове и посмотрела на мостик, где мы когда-то сражались между собой. Но все эти сражения были не настоящими, а понарошку. По-детски.

И вдруг я почувствовала, что я уже не ребенок. А кто же? Ведь и взрослой я тоже не была.

Так вегда бывает, когда тебе одиннадцать?

В двенадцать будет по-другому, проще?

Или в тринадцать, в четырнадцать, в пятнадцать?

Цифра «пятнадцать» снова напомнила мне про Салли, и я вздохнула.

— Идем, — сказала я, толкнув подругу в бок. — Поднимемся на мостик.

Мы с разбегу запрыгнули на него, но не удержались и соскочили в разные стороны. Потом схватились за руки и закружились, и кружились, пока не перехватило дух, пока все дурацкие мысли не выветрились из головы…

В понедельник у нас было занятие танцевальной группы. Герр Деммон показал нам несколько новых шагов хип-хопа и сказал, что мы, вероятно, сможем выступить в конце этого полугодия.

— Можно поставить что-нибудь классное, — предложила Иоганна, девочка из восьмого. — Нарядиться зомби и появиться из мглы и тумана, как в клипе Майкла Джексона.

— Зомби — отстой, — заявил