Войдя в кухню, Фредерик расхохотался.

— Ты, милка, прям как рабоча лошадка, — сказал он, одобрительно глядя на огромный зад Рейчел, развернутый к нему, потому что она как раз, стоя на коленях, драила каменный пол.

Рейчел покраснела как свекла, но не обернулась: она, как в трансе, размеренно двигала щетку по каменным плитам — туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, — напрягая мышцы мощных рук, вычищая домик, чтобы в нем не осталось даже духу Алисы Баркер.

— Поди, у нас не так плохо, а? — сказал Фредерик.

Он вошел, держа за уши пару мертвых кроликов, и сейчас бросил их на сливную полку у раковины, оставив тонкий кровавый след на только что выскобленном и выбеленном дереве.

— Я уж стараюсь как могу, мистер Баркер, — ответила Рейчел, неловко чувствуя, как по всему телу расползается румянец.

«Мистер Баркер», «сэр», «хозяин» — муж Алисы Баркер. Алиса Баркер — жена.

— И славно выходит, — сказал он; ей послышалась в этом голосе хитрая усмешка.

Рейчел улыбнулась, не поднимая глаз от каменных плит. Дело верное, скоро он достанется ей. Она займет место Алисы — станет второй женой, ну или что-то близкое к этому. У нее будет свой мужчина, хозяйство, в котором она станет хозяйкой, готовая семья. Они нуждаются в ней, потому что они слабы, а она сильна.

— Я схожу проверю силки на Пенгилских утесах, — сказал он.

Рейчел села на пятки и вытерла пот со лба тыльной стороной ладони. Она кивком указала на стол:

— Я вам в дорогу собрала.

Фредерик взял хлеб с сыром, завернутые в тряпку.

— Ты славная милка, Рейчел.

«Так и есть, — подумала Рейчел. — Я славная милка, и уж я наведу порядок в этом доме. Может, им это и не по нраву, но они мне еще спасибо скажут. У них никого, кроме меня, не осталось — теперь, когда ихней матери, белоручки этакой, больше нет. Я еще и единственная их родня». Рейчел была не наемной прислугой, а двоюродной сестрой Алисы Баркер. Семейное дерево расщепилось надвое — София, мать Алисы, и Ханна, мать Рейчел, были сестрами, но София сделала очень хорошую партию, а Ханна выбрала совершенно неподходящего жениха, и отец отрекся от нее. Так что, когда Рейчел в десять лет отправили «в люди» и она стала судомойкой, малютка Алиса все еще расчесывала золотые кудряшки и упражнялась на фортепьянах. И к чему это ее привело? Не дом, а свиной хлев, подумала Рейчел, прервав на миг работу и оглядывая кухню. Поди, боялась ручки замарать, учителка. Вообще не касалась домашней работы, судя по слоям сала и копоти в кухне, ламповой саже на стенах, неметеным полам, нестираному и нечиненому белью. И вот теперь «хозяин» был вынужден послать в Уитби за Рейчел, раз уж так неосторожно потерял свою хорошенькую жену.

А уж дети! Позорище — невоспитанные, неучтивые, Писания в глаза не видали, подолы неподшиты, носовые платки грязные, если вообще есть. У девчонки, Ады, в волосах такие колтуны, что первым делом пришлось половину состричь. Она визжала, как резаная свинья, глядя, как падают на пол ее кудряшки. Так похожа на мать, аж мурашки по коже. Сейчас эти дети, может, и будут в обиде на Рейчел, но через несколько месяцев скажут ей спасибо за то, что она обустроила их жизнь, как не удалось сильно умной глупенькой Алисе Баркер.

Сверху донесся тонкий вой младенца и более членораздельный крик ребенка постарше. Рейчел пропустила то и другое мимо ушей. Пускай усвоят, что она не собирается вокруг них плясать весь день — у нее дела, вот полы мыть надо. Что-то блеснуло в тусклом свете ноябрьского солнца, и Рейчел выковыряла блестящее из щели между плитами. Пуговица. Розовая, стеклянная, причудливой формы — как цветок. Алисина, конечно. Рейчел сунула ее в карман — пойдет в жестянку для пуговиц. В Алисиной жестянке для пуговиц оказались только старая монета времен Георга IV и фиалковый леденец от кашля. Сразу видать, что она была за женщина.

Свинцовый солдатик полетел по каменным плитам, и Альберт захлопал в ладоши и засмеялся. Он наблюдал за Рейчел из коридора, где играл с солдатиками и кубиками, привязанный вожжой к стойке лестничных перил.

— А ну хватит зубы скалить, — буркнула Рейчел, убирая солдатика в карман.

Из всего выводка этот щенок больше всего действовал ей на нервы — вечно подлизывался, лез обниматься и целоваться. Совсем как девчонка, да и с виду — вылитые сестра и мать.

Рейчел выплеснула во двор ведро грязной воды и оставила дверь открытой, чтобы пол хоть как-то просох, но солнце уже гасло, как блекнущий синяк, за холмом. Рейчел вернулась на кухню, к раковине, взяла обмякшего кролика и уже собралась его свежевать, как вдруг остановилась, взяла у печки колун и резким движением отрубила одну лапу. Кроличья лапка приносит счастье, все знают. Сегодня ночью Рейчел покажет серебряный трехпенсовик молодому месяцу, и можно считать, что ее дело в шляпе, если на то будет Божья воля. По булыжной вымостке двора загрохотали деревянные патены — это старшие вернулись из школы. А ведь кажется, только ушли.

Они встали втроем в дверях, как в рамке сентиментальной фотографии, а потом Ада надулась и сказала:

— У тя малы́е ревут, глухая, что ль? — и, сбрасывая на ходу патены, вышла из рамы дверного проема и пошла по мокрому полу. Увидев привязанного Альберта, она порозовела и заорала на Рейчел: — Ты чё, сдурела, мало́го привязывать, как собаку? Это тя привязать надо! — и принялась его отвязывать, приговаривая: — Бедненький Берти, масенький Берти, Ада пришла.

Рейчел приказала оставить его как есть, но девчонка ответила:

— Ты мне не мамка, а значит, не приказчица, — и улыбнулась холодной улыбкой, от которой ее лицо разъехалось наподобие молодого месяца, и Рейчел подобрала брошенный патен и запустила со всего размаху, так что он отскочил от Адиной стриженой головы.

Но девчонку даже это не остановило — она стояла, неловко держа на руках тяжелого Альберта, с кровавым пятном размером с пуговицу на стриженых волосах, вся белая от потрясения, и истерически визжала: «Ты не мамка, ты не мамка!», и тут в доме потемнело — в дверном проеме вырос Фредерик и зарычал: «Окстись, девка!», а потом отколотил по очереди всех детей, кроме самой младшей, Нелли. Закончив, он сказал Рейчел: «Им мамкин пригляд нужон». — «Что есть, то есть, мистер Баркер», — согласилась она, всячески напустив на себя серьезный и добродетельный вид, чтобы он понял: она совсем не такая, как ее двоюродная сестра.

* * *

Теплое сентябрьское солнце, словно медом, обливало деревенский домик. Рейчел на кухне солила бобы — лущила стручки, укладывала слоями, пересыпая солью, в большой глиняный горшок. Бобы она вырастила сама — и кустовые, и вьющуюся фасоль, что цветет красными цветочками, та заплела всю южную стену сарая и вымахала как в сказке. Рейчел упросила Фредерика, чтобы из отхожего места выносили все на компостную кучу, и теперь у нее был такой огород, что любо-дорого, — картошка, лук-репка, ревень, морковь, темно-зеленая морщинистая савойская капуста. Кто бы подумал, что из Рейчел выйдет такая огородница.