«принципу Афродиты»,[12] каковую в нашем случае представляет девушка, изображённая на картинке слева от наблюдателя. Эта последняя символизирует живой огонь (огонь «быстрых» или проточных вод), заставляющий душу, подобно цветку или дереву, тянуться вверх, к небу, солнцу и звёздам. В привычной нашему уху христианской терминологии данный аспект «принципа Афродиты» называется Святым Духом; однако, он не единственный, и у сей юной девы, для которой, по мнению многих авторов, столь характерны Кротость, Смирение и Целомудрие, есть и другая сторона. Такую тёмную изнанку лучше всего представляет индийская богиня Durgā, имя которой на санскрите означает «недостижимая». Это чернота бездонной пропасти Materia Prima, не знающей формы (по каковой причине её называют девственной). Её образ идентичен образу Небесной Блудницы, или Нашей Шлюхи алхимиков, именно потому, что небо (наиболее чистый мужской принцип) может, овладев ею, придать ей любую форму. Этот священный акт реализуется в древнем индийском ритуале соития архата (т. е. аскета, достигшего святости) с проституткой – соединение чистого мужского принципа с девственной, т. е. безликой женственностью, каковая от начала времён символически связывалась с сакральной проституцией.[13] И всё же, сколько бы небесный огонь не овладевал ей, она остаётся неисчерпаемой, «недостижимой», всегда ускользающей от того, кто думает, что окончательно обладает ею; она – тёмные воды бездны, которые поглощают без следа одиноких пловцов, корабли, города и цивилизации. Она – царица неутолимой жажды, омут желаний и страстей, обнажённость изначальной тьмы. Всякий образ средневековой возлюбленной, коему поклонялись трубадуры, а за ними Данте и Петрарка, несёт в себе оба аспекта нашего «принципа Афродиты»: чистоту живого огня, в котором вечно сгорает сердце поэта, и холод неприступности его идеала; белое пламя надежды и тёмные воды отчаяния.

Здесь читателю может показаться, что автор успел забыть о другой девушке, с жёлтыми цветами в волосах. Спешим вас уверить, что это невозможно: нельзя забыть о нашей земле. Её чёрная твердь является также небесной твердью; она, что движет кольцом земных перерождений, одновременно выполняет функции Magna Mater Deorum, прародительницы богов и их супруги. Она – состоявшаяся, принявшая форму, она мать и жена. Как выглядит её изнанка? Нетрудно догадаться. Всё, что сделано из праха, возвращается в прах. Покой могилы, тьма глубоких пещер и склепов – вот мир, который открывает нам обратная сторона сей юной девы. Её внешний характер так же переменчив, как лик луны, коя является символом Гекаты, богини подземного мира. Луна, ночное светило, пребывает в нескончаемом движении – от худого серпа к бледной копии солнца, от полноты света к пустоте ничто; в этом смысле она – тоже текучие воды. Однако обратная её сторона всегда остаётся во тьме.

Если мы сравним свойства двух вышеупомянутых принципов, то легко заметим, что они, хотя и в разной степени, присущи всем женским божествам и архетипу женственности в целом; нам может показаться, что отличия двух девушек, изображённых на Шестом Аркане «марсельского Таро», не столь уж существенны, и что гораздо сильнее различаются их внутренние аспекты. Более того, у нас есть основания заключить, что каждая из них на самом деле содержит двоих, но при этом все четыре фактически являются одной. Сей краткий и внешне парадоксальный вывод соответствует реальности гораздо больше, чем пространные рассуждения гадателей на Таро; он отвечает на многие важные для нас вопросы. Действительно, все приведённые выше доводы совершенно очевидны в рамках своей специфики: они в общих чертах определяют выбор пути и особенности последующих действий ставшего на путь человека – что, строго говоря, является технической проблемой. И было бы несправедливо по отношению к читателю оставить его в этом месте наедине с задачей, причина возникновения которой ему неясна, равно как неясна и цель её решения.

Итак, изображённый на карте юноша, делая условный «выбор» в пользу девушки, стоящей слева от него, в данной ипостаси выступает как мужской принцип по отношению к Mater Genitrix. Он принимает образ Осириса, каковой есть животворные воды Нила, орошающие и оплодотворяющие кем, чёрную почву Египта, представленную Исидой. Таким образом, герой здесь играет роль влажного принципа порождения формы. В другом же случае он может выступать в одной из ипостасей огня – как чистой, аполлонической его разновидности, так и смутного теллурического огня Вулкана или свободного от земных нечистот, но всё же полного страсти пламени Ареса. Каждый вариант даст свой результат, но всякий результат, как бы его не воспринимал профан, имеет вполне определённое значение в качестве составляющей части духовного пути. При этом, конечно, каждая из описанных ситуаций таит в себе множество ловушек – ведь «ставший на Путь всегда в опасности», как сказано в Дао Дэ Цзин. В целом, можно заключить, что «выбор», который будто бы представляет собой мизансцена Шестого Аркана, при чуть более углублённом рассмотрении оказывается не столько развилкой дорог, сколько намёком на двойственный аспект женственности: изображённые на ней девушки одновременно являются двумя, четырьмя и одной – Эпинойей, вторичностью, корнем всякого порождения.

Оккультная традиция, а точнее, отражение Традиции в кривом зеркале оккультизма, начиная со второй половины XVIII века, с удивительным упорством, если не сказать упрямством, предпринимает попытки установить связь между Таро и каббалой, Таро и алхимией, Таро и астрологией, Таро и египетскими мифами. Несмотря на то, что такая связь (а точнее, сходство), конечно, существует, для того, чтобы более-менее правдоподобно её сформулировать, как минимум, следует понять суть традиции триумфов, что никому из оккультистов – по крайней мере, пока – сделать не удалось.[14] В то время как иудейская каббала всё ещё жива в качестве ветви традиционного учения и (до определённого уровня) легко доступна заинтересованному исследователю, а алхимия – хоть зачастую и в искажённом виде – пока несёт свои подлинные откровения на волнах времени, традиция Таро, похоже, оказалась формой сакрального знания, наиболее защищенной от профанации, и её тайны (а в их существовании наивно сомневаться) нашли самое надёжное и неподвластное времени убежище в колоде игральных карт.

Теперь постараемся забыть о буквах еврейского алфавита, планетах, стихиях, алхимических субстанциях и других атрибутах рассуждений тех учёных фантазёров, которые хотят придать своим манипуляциям с картами внешнюю осмысленность. Забудем ненадолго и о выборе, и о двойном аспекте женственности. Вернёмся к влюблённым на старинной карте Бонифачио Бембо и вспомним слова Боэция:

«Круговорот предвечный любовью

Держится только, гнев и раздоры

Вон изгоняя из мирозданья.

Это согласье нужную меру

Всем уделяет, чтоб уступали,

Веря друг другу, силы природы, –

Суша и воды, пламя и холод…»[15]

Этот простой, но очень точный стих говорит нам, что любовь является тем движителем, который вращает колесо мироздания,