Одностороннее игнорирование обычно возникает после инсультов, повреждающих обширную область коры, поэтому трудно определить, какая именно корковая зона отвечает за его основные симптомы. Обнаружение областей, поврежденных у многих пациентов со слегка различающимися симптомами, сузило область поиска эпицентра игнорирования. Игнорирование различной степени тяжести возникает при повреждениях самых разных зон, но наиболее серьезные и длительные нарушения возникают при повреждении височно-теменного узла, особенно той его части, что расположена в теменной доле[163]. Если повредить эту ключевую зону, сознание распадается.

Одностороннее игнорирование, пусть и разрушительное для пациентов, действует все же только на половину пространства. У них остается часть сознания. Они могут взаимодействовать с близкими и “ощущать жизнь” посредством другой половины пространства. Во многих случаях со временем синдром ослабевает, и по мере реорганизации[164] сетей мозга у пациентов восстанавливаются если не все, то хотя бы часть утерянных возможностей.

Но у некоторых пациентов после инсульта повреждения мозга оказываются настолько обширными, что бедняги полностью утрачивают сознание. К простейшим реакциям многие из них остаются способны. Если кольнуть таких пациентов булавкой или подуть на сетчатку, они отреагируют. Их мозг не умер – бóльшая его часть осталась в целости и работоспособной сохранности. Но они не дают никаких реакций на других уровнях. Они будто больше не приходят в сознание. Это самые душераздирающие случаи – когда утрачивается суть личности.

Мозг пациентов, находящихся в этом “вегетативном состоянии”, часто сканируют, чтобы определить масштаб повреждений. Они могут быть обширными и различаются от пациента к пациенту. Но становится видна закономерность: есть ключевой набор зон мозга, при повреждениях которых чаще всего наблюдается утрата сознания: теменно-лобные сети[165]. Если удалить эти сети с обеих сторон мозга – вы удалите сознание. Зомби схемы внимания – не философская фантазия “а что, если”, не мысленный эксперимент. Это медицинская трагедия из реальной жизни.

Может показаться, что сознание – это предмет ученых обсуждений и что в мире существует слишком много разных, не связанных друг с другом точек зрения. Такое впечатление подкрепляется и распространенным представлением о том, что сознание – неразрешимая загадка. Я настроен оптимистичнее. Я полагаю, что мы приближаемся к пониманию механизма сознания и, возможно, даже уже разобрались в его основных принципах. Оптимизм мой основывается в том числе на том, что в этом массиве разнообразных теорий и точек зрения многие различаются не так сильно, как кажется на первый взгляд. Если копнуть поглубже, обнаруживаются многообещающие совпадения.

В этой главе я объясню, как теория схемы внимания соотносится с семью другими широко известными научными взглядами на сознание. С некоторыми из них я буду спорить, а с некоторыми найду пересечения. Конечно, в ограниченном объеме одной главы я не в состоянии привести полное изложение всех альтернативных взглядов. Моя задача – оценить не отдельный подход, а, скорее, соотношение его и теории схемы внимания.

Упоминавшийся выше термин “трудная проблема” предложил философ Дэвид Чалмерс. И этим он задал направление научных дебатов о сознании на десятилетия вперед[166]. Сознание – трудная проблема, поскольку это личный опыт, который невозможно подтвердить извне. В силу самой природы субъективного опыта на него нельзя надавить и измерить противодействие, нельзя положить его на весы и узнать, сколько он весит, или нагреть его и найти температуру сгорания. Он непроницаем для науки. Трудная проблема, на самом деле, это эвфемизм для невозможной проблемы, к решению которой наука приблизиться не может.

Позже Чалмерс также предложил термин “метапроблема”, отсылающий к вопросу, почему мы вообще считаем, что у нас есть трудная проблема[167]. Может быть, ее и нет. Может быть, внутри нас не существует принципиально необъяснимой нефизической субстанции. Может быть, наша задача как ученых – объяснить, почему люди в принципе склонны верить в трудную проблему.

Теория схемы внимания – пример второго подхода. В сущности, эта теория объясняет, почему биологическая машина ложно убеждена в наличии трудной проблемы. Когда машина обращается к своей схеме внимания – упрощенному, карикатурному изложению внутренних процессов, – она получает информацию, что в ней существует скрытая, призрачная сущность сознания.

В ядре теории кроется особая мощь – знание, основанное на моделях и обладающее гораздо большей силой, нежели поверхностное. Чтобы стало понятнее, приведу пример.

Вот девочка играет, воображая себя щенком. Ребенок тявкает и передвигается на четвереньках, говоря: “Я щенок!” Чтобы девочка могла сделать такое заявление, ее мозг должен был сформировать ключевое утверждение “я щенок”, а также у него должны были быть сведения о том, что щенки тявкают и ходят на четырех лапах. Но эти данные существуют в более широком контексте. Мозг ребенка содержит обширную сеть информации, в том числе “на самом деле я не щенок”, “я это выдумала, это понарошку”, “я маленькая девочка” и т. д. Какая-то часть этой информации присутствует на когнитивном и лингвистическом уровнях. Намного больше ее находится на более глубоком сенсорном, или перцептивном, уровне. Схема тела девочки строится автоматически, значительно ниже высшего уровня мышления, – и описывает она физическое строение тела человека, а не щенка. Девочка видит свои человеческие руки, зрительная информация подтверждает ее человеческую сущность. Она помнит, как ела ложкой хлопья на завтрак, сидела на уроке, читала книжку – все это человеческие действия. Утверждение “я щенок” – поверхностное, оно не совпадает с ее глубинными внутренними моделями.