Трость же вхолостую врезалась в дровяную стену и вышибла из нее мелкую щепу, и только. Тихон было дернулся вслед врагу, уже предвкушая жестокую расправу, потому как тот явно спотыкался. Видно, собственный удар повредил кошевнику ступню. Увы, Тихон пострадал больше! Едва лишь сделав попытку побежать, он вскрикнул от боли и тотчас оперся о трость – проклятый тать так сильно ушиб ему колено, что сделать хоть шаг было мучительно больно.

– Мерзавец, – прошипел граф Балиор и с горечью проследил, как усатый в последний раз обернулся и пропал за поворотом, на соседней улице, едва при этом не снеся очутившуюся на его пути пригожую вогулянку.

Морщась, Тихон потер колено обеими руками, утихомиривая резкую боль, и скоро добился того, что мог передвигаться. Продолжать погоню, очевидно, было бессмысленно. К тому же поэт внезапно понял, что еще немного – и он попросту свалится от усталости, так она решительно подступила. И ведь во время схватки совсем не ощущалась…

В досаде хотелось сломать трость пополам! Но Тихон сдержался и, более того, подобрал шляпу à la quaker. У него такой пока не было, и поэт усомнился, что захочет теперь иметь такую же после того, как увидал ее на мерзком кошевнике. А собирался купить, чтобы не отстать от моды!

Зажав подмышкой и трость, и шляпу, Тихон повернул обратно и выбрался из вонючего проулка, а затем зашагал в сторону парикмахерской Пьера.

Старики подле богадельни, перешептываясь, встретили его подозрительными взорами. А тут и жандарм объявился.

– Вот он, он за хорошим человеком гнался! – заявила какая-то смелая старушка в желтом капоре calaiche и перекрестилась. – И шляпа у него чужая, гляньте, да и трость! А сам «вор» кричал! Вон какой кинжал, наверняка зарезать хотел, или шпагой заколоть, может и погубил уже бедного юношу. Его надобно арестовать!

– Господин Балиор? – изумился страж порядка. – Так это про вас все прохожие дамы и господа толкуют, дескать, бежит дебелый барин за щуплым и рукою с ножом размахивает? Всюду-то вы успеваете. Вон и трофеев раздобыли! – Он принял официальный вид и представился: – Капрал Тотт, ожидаю от вас отчета в поступках, сеющих смуту, в противном же случае пройдемте в Управу.

– Удалимся с глаз этой почтенной публики, и я вам все объясню.

На его счастье, жандарм оказался одним из двоих, что участвовали в разбирательстве Манефиного умыкания. Тихон и надеяться не мог на такую удачу – не иначе Господь решил вознаградить его за провал погони.

– В трактир не желаете заглянуть?

– Я при исполнении, – сурово осадил Тотт. – Что ж, нас уже не слышат пожилые мещане, извольте же поведать коротко, что у вас за ссора произошла и с кем, а также почему вы отняли у этого человека его вещи. Да и жив ли он? – Капрал глянул на оружие поэта, пристегнутое тому к поясу, и с облегчением убедился, что следов крови на нем нет. – Это ведь его шляпа и трость, верно старухи говорят?

– У меня есть подозрение, что этот типчик промышляет разбоем.

– И в ответ вы решили самолично наказать его отъемом неправедно добытых вещей?

– Он их обронил, когда убегал, да еще чуть палкой своею мне лоб на расшиб. И по колену ударил, так что я хожу-то с трудом. Скрылся он, паразит!

– Эвон как! Все это серьезные обвинения, – помрачнел страж порядка. – Однако ведь вы сами его настигли, господин Балиор, вынудив защищаться… А не ошибаетесь? И с чего бы вам было лично преследовать мещанина, вместо того чтобы призвать тех, кому сие по должности дозволяется? Придти в Управу, изложить в письменной форме свои претензии и подозрения… Суда ведь над этим человеком не было, а самосуда вам права не дадено чинить! При каких обстоятельствах вы с ним повстречались?

– Заметил из окна трактира.

– Я говорю о разбое. Он подстерег вас на дороге со своей ватагою?

Тихон помрачнел – рассказывать о столкновении с кошевниками в недрах «золотой» горы не входило в его планы.

– Я проезжал на охоту мимо угодий князя Струйского, направляясь в государев лес, – сообщил он. – И заметил промеж деревьев этого человека. Как мне показалось, он волок за ногу подстреленную им лань. Вел он себя зело подозрительно – поминутно озирался по сторонам и словно боялся попасться. Когда я окликнул его, этот усатый тать наставил на меня пистоль и прицелился, я же поспешил схорониться с лошадью и псом за кустами, дабы не схлопотать пулю. А когда осмелел и выглянул сквозь ветви, никого уж не было.

– И вы так уверены, что сей подданный Ее Величества не имел личного позволения князя на охоту в своих угодьях?

Поэт пожал плечами и всем видом постарался дать понять капралу Тотту, что раскаялся в публичном преследовании мещанина, возможно и невиновного. Шляпу и трость тем не менее он пока держал крепко, надеясь, что бравый служака забудет о них и отправится своею дорогой.

Улица между тем успела принять прежний мирный вид – двое-трое зевак, если и мечтали поглядеть на пленение графа Балиора, разочаровались мирным поведением капрала и разбрелись.

– Похвальное рвение, сударь, – покачал головой Тотт, – но прежде вам стоило известить о посягательстве самого князя Струйского. Теперь-то какие у нас доказательства вины вашего усатого «друга»? Лань-то давно съедена, а кости лежат в сырой земле!

– Простите, погорячился.

– И что с трофеями делать намерены?

– Вручу парикмахеру Пьеру с просьбой передать этому невинному человеку.

– Вы уж отдайте…

Капрал хмыкнул и прищелкнул каблуками, явно готовый двигаться дальше – развлекшая его беседа с графом и без того затянулась, а служба требовала обхода вверенной территории.

– А как со вчерашним обследованием Дворянского Собрания? – поспешил спросить его Тихон. – Есть ли какие новые улики по делу марсианцев? А то, может, и Манефа уже объявилась и чаи распивает со счастливым отцом?

– Никаких вестей о Манефе утром не имелось, а как сейчас, не знаю, – сухо сообщил капрал. По всему видно было, что ответил он с крайней неохотою, и лишь близость поэта к расследованию в качестве свидетеля заставила его проявить любезность. Лицо у Тихона, кажется, явило столь живое участие и даже тревогу, что страж порядка смягчился и добавил: – А вчерашнее изучение места преступления дало весьма странные результаты… – Он понизил голос, будто кто-то мог из ближнего окна, навострив ухо, подслушать то, чего не следовало. – Очень возможно, что Собрание готовились ограбить башкиры или другие тати, однако переполох спугнул злодеев.

– Да неужто?

– Точно говорю. Дуб вековой помните, что подле здания растет? Так вот, ветви его так толсты и удобны для засады, что с них можно перескочить без труда на балкон. Мы нашли под этим деревом рассыпанный табак и медную пуговку. Судя по свежему духу и сухости, табак просыпался совсем недавно.

– А ежели просто под дубом кто-то стоял и нюхал табак, да и обронил зелье?

– Мне пришлось туда залезть, – с недовольством поделился Тотт, – господин комендант Буженинов сперва не хотел признавать улики, а потом распорядился. Там было все измазано грязью и пылью дорожной, и табак опять же нашелся между чешуйками коры. По дереву в тот вечер, когда в Собрании была карусель, лазило два или три человека, судя по количеству отметин и обломанных сучков. Господин полковник полагает, что это мужицкие дети шалили, но я так не думаю.