* * *

Авраам попал в плен. Зеев не знал, сколько прошло времени: может, час, а может, и два. Инспектор больше не смотрел на часы. Он глотал его речи с жадностью. И чем дольше Авни говорил, тем сильнее он чувствовал, что его определения становятся точнее и глубже, чем он предполагал. Время от времени Авраам записывал несколько слов в свои бумажки, и Зеев думал, что ему хочется открыть ему, насколько эта история связана с его письмом. Вечером он снова собирался писать. В голове у него возникло и оформилось новое послание.

Через несколько недель после начала частных занятий с Офером учитель понял, что ему хочется помочь подростку не только в английском. Ему захотелось сблизиться с ним и помочь ему развиться. И Офер это почувствовал. Чтобы расширить его словарь, а главное, открыть ему другие впечатления и другие стороны жизни, которых он не видел дома, Зеев посоветовал ему смотреть фильмы и сериалы, которые шли по телевизору на английском без перевода. Он одолжил ему видеоплеер с кассетами эпизодов из первого сезона «Доктора Хауса» и из фильмов Мартина Скорсезе «Таксист», «Бешеный бык» и «Цвет денег». Офер пересмотрел их за неделю, и во время очередного урока Авни попытался устроить обсуждение фильмов – естественно, на английском. Ученик был скован, смущен. Не из-за английского, а потому что его никогда в жизни не спрашивали, что он думает про фильмы. А потом учитель дал ему целый набор фильмов Альфреда Хичкока.

– Я знаю, что это звучит претенциозно, но я искренне верю в то, что Офер с моей помощью открыл для себя мир кино, – сказал Зеев.

Авраам быстро отреагировал на это:

– Что вы имеете в виду? Вы считаете, что он особо заинтересовался кинематографией? – Голос полицейского звучал настороженно.

– По моему мнению, да. Мне кажется, Офер хотел бы попробовать себя на поприще актера. На одном из последних уроков мы читали данный им в классе текст – отрывок, связанный с театром. И разговор пошел о театральной школе, драматическом училище. Офер не знал, что подобное вообще существует – до такой степени это было вне поля его зрения. Он думал, что актеры или деятели искусства – это какой-то другой вид человека, что они таковыми рождаются, что у него нет для этого никаких шансов. Понимаете? Он спросил, учат ли актерскому искусству в университете? Я попытался выяснить, не хочет ли он изучить это искусство. Все это, конечно, по-английски. Он сказал, что нет, а потом, что, может, и да. Что он не уверен, подходит ли это ему. Я объяснил ему, что он не обязан дожидаться университета. Есть драматические кружки для подростков, и в Холоне тоже, конечно, – может, даже и в его школе. Я собирался поговорить об этом с его родителями. И не стал – потому что все должно было исходить от него самого. Как мне кажется, они все равно ему это не разрешили бы.

– И почему же? – спросил Авраам. – Вы считаете, что они относились к нему сурово?

– Нет, не поймите меня неверно, – покачал головой Зеев. – Думаю, они люди хорошие. Оба. Мать – женщина тихая и умная, которая прекрасно знает, чего хочет, и отец тоже. Он производит на меня впечатление человека трудового и приличного. Но эта сторона натуры Офера им неизвестна. Они его не развивали. И, с моей точки зрения, не от жестокости. Просто это не их мир. Должен был появиться кто-то со стороны, чтобы увидеть, что Офер – мальчик другой, с другой душой, душой поэтической, как я вам уже сказал. И подтолкнуть его в правильном направлении.

– Каково было ваше впечатление от их дома, когда вы там бывали? – задал инспектор Авраам новый вопрос. – От отношений между ним и родителями? Вам кажется, что Офер сердился на своих родителей?

– Нет, здесь вы ошибаетесь. Я думаю, это теплый дом. Вы, конечно, знаете, что у Офера есть сестра с серьезным умственным отставанием. И они ухаживают за ней с большой любовью. В том числе и Офер. Может, родители уделяют больше внимания этой девочке – из-за ее состояния, – но речь не о том. Я просто говорю, что они не могли увидеть эту сторону Офера, потому что он им не ровня. Есть вещи, которые некоторые родители не в состоянии предоставить своим детям, и тогда кто-то со стороны должен это увидеть и дать.

– Значит, вам не показалось, что у Офера слишком большая нагрузка из-за частых отсутствий отца и из-за состояния сестры?

Зеев не понимал, почему Авраам все никак не сдвинется с этой точки. Кроме того, он не понял, что тот имел в виду, когда упомянул про частые отсутствия отца.

– Возможно. Возможно, – сказал Авни. – Но почему вы спрашиваете? Считаете, что Офер исчез, потому что ему было тяжело дома? По-моему, причина не в этом. Знаете, что? Я попробую уточнить. Дело не в том, что к нему плохо относились, а в том, что не видели его отличие от других. Это вещь несколько иная. Они не увидели то, что увидел я. И поэтому жаль, что мы прервали занятия.

– А почему же вы их прервали? И через сколько времени после начала?

– Это парадокс. Я думаю, что занятия прекратились именно потому, что оказались успешными. Учителя повысили ему отметки и собрались перевести его в более продвинутую группу. Лично мне кажется так: наши уроки прервались, потому что родителям стало трудно переносить их влияние на Офера. Мне они сказали, что теперь вместо английского ищут учителя математики. Я объяснил, что готов продолжить занятия бесплатно, но они и слышать об этом не захотели. Сказали, что без денег – так не бывает.

– А Оферу хотелось бы продолжить заниматься с вами?

– Уверен, что хотелось бы.

– А сам он ничего вам не сказал?

– Он не посмел бы сказать что-либо наперекор родителям.

– И с тех пор как занятия прекратились, прервалась и ваша связь? Вы не видели парня?

– Почему же, разумеется, видел! В доме. Иногда. Я спрашивал, что слышно и как его успехи, предлагал зайти, взять фильмы. У меня было ощущение, что он меня избегает, потому что чувствует себя неловко из-за прекращения занятий. Что это его смущает и он испытывает чувство вины. А зря.

* * *

Зеев был совершенно измотан. Дома выяснилось, что беседа с Авраамом длилась больше двух часов. Михаль дожидалась, чтобы он выкупал Эли; ужином-то супруга его уже накормила. Она спросила, как все прошло, и Авни сказал:

– Нормально.

Он прилег на диван в гостиной, а жена сунула ему ребенка и пошла заполнять водой голубую ванночку. Эли держал в руке старые солнечные очки и все пытался напялить их на голову отца. Несмотря на усталость, Зеев был счастлив, что Эли у него в руках и что завтра утром они будут вместе. Он соскучился по блестящим глазкам и шалостям сына.

– Но что ты там наговорил? – крикнула ему Михаль из ванной.

– То же, что и тебе, – отозвался ее муж. – Рассказал ему про Офера. Не знаю, насколько это поможет ему при расследовании. – Он терпеть не мог перекликаться из комнаты в комнату.

Усталость и сумбур в голове, которые вдруг навалились на него, были связаны с окончанием разговора в полиции. Зеев уже выложил то, что хотел, а Авраам все задавал вопросы. Тогда ответы стали короче, и вопросы инспектора – тоже. Пошла рутинная беседа. «Высказал ли вам Офер когда-либо что-то, из чего вы поняли, что он впутался в нехорошую историю или что собирается сбежать?» «Не заметили ли вы за несколько дней до исчезновения Офера чего-либо необычного в его поведении?» «Рассказывал ли он что-нибудь о своих приятелях?» Ответы были очень краткими и отрицательными. В общем-то, все эти вопросы уже задавались Зееву в четверг.