поэтому для нас ситуация была совершенно ясна: пруссаки подковой охватили Мец, и эта подкова тянулась с севера на юг, выгибаясь в восточной части местности. Следовательно, мы имели возможность выдвигаться лишь с запада и пытаться обойти пруссаков, расположившихся буквально у нас под носом. Однако мы не знали и не могли знать об одном очень важном обстоятельстве. Пока император в течение всей последней недели пытался понять, должен ли он сохранить за собой командование армией, пока он с утра до вечера проводил военные советы, принимая утром одно решение, а вечером меняя его на другое, пока он отдавал противоречивые распоряжения, приказывая сегодня дать сражение на Ниде, а завтра — отступать к Шалону, пруссаки, твердо знавшие, что они хотят и как надо осуществлять намеченные планы, неуклонно продвигались по французской территории, и в результате возникла реальная угроза, что нам отрежут пути отступления к Вердену. С этой целью пруссаки стянули две армии, одна из которых, под командованием Штейнмеца, двигалась на юг от Трира, а другая, которой командовал прусский принц, шла на север от Нанси. Однако у нас в полку никто не знал, что наша армия, вместо того чтобы продвигаться вперед, на что все мы надеялись, на самом деле маневрировала, пытаясь отступить к Шалону. Вдобавок ко всему мы не знали, что наш полк включили в эскорт императора, который сейчас очень спешил, чтобы, как сам он выразился, "быстрее дойти до Вердена". Воистину эти его слова по наивности могут соперничать со стишками, посвященными покойному Ла Палиссу[67].

Сложившаяся обстановка была непонятна не только солдатам, но также офицерам и генералам. В этом нет ничего удивительного, ведь те, кто своими руками пишут историю, разбираются в ней гораздо хуже других. Когда идут боевые действия, раздобыть газету считается большим везением. Я помню, какая очередь, состоявшая из желающих ознакомиться с обстановкой, выстроилась к моему лейтенанту, которому я по возвращении в полк отдал газету, купленную в Меце.

Лишь дойдя до плато Гравелот, мы поняли, что ошибались, полагая, что все это время бежали от пруссаков. Оказалось, что мы вышли прямо на них. От местных жителей мы узнали, что противник сосредоточил крупные силы в районе Горза[68], который находился слева от наших сил. Но до нас дошли также сведения, что прусские разведчики похитили каких-то крестьян в лесу Моэвра, а этот лес находился по правую руку от нас. Оставалось только двинуть на пруссаков в обе стороны все наши силы. Мы были уверены, что как раз в этом и состоял замысел французского командования. Однако внезапно нашему полку, за исключением одного эскадрона, было приказано нестись во весь опор по верденской дороге в направлении Этена.

— Придется принести извинения маршалу за то, что я нехорошо о нем отзывался, — со смехом сказал Франческас. — Получается, что я ничем не лучше Пенанроса, такая же трижды скотина. Мы движемся на запад, потом несемся на север, затем поворачиваем на юг — и дело в шляпе: пруссаки окружены и ни один из них больше не попробует своей свинины с кислой капустой. Захватим их, как стадо баранов, а потом позабавимся.

На плато Гравелот командование попыталось сосредоточить крупные силы нашей армии. Корпус Фроссара выдвигался в направлении Марс-ла-Тур. Как всегда, на дороге, по которой одновременно двигались артиллерия, кареты и повозки, возникали бесчисленные заторы. Штабные офицеры пытались навести порядок в этом столпотворении, но, как они ни старались, добиться этого было практически невозможно.

Мы не стали терять время и двинулись наперерез по полю, сумев таким образом обойти крупный затор, и вскоре вышли на свободную дорогу. Но шли мы по ней недолго. За десять или двенадцать километров до Гравелота пришел приказ остановится и перебинтовать лошадям ноги. Поскольку, как мы понимали, нам предстояло гоняться по лесам за прусскими уланами, такие приготовления все сочли странными. Солдаты недоумевали, пытаясь понять смысл этого приказа. По всему чувствовалось, что за этим скрывается какая-то тайна. Зачем понадобилось наводить глянец на людей и животных? Почему после ускоренного марша объявили длительный привал? Почему выставленным в охранение солдатам дали приказ немедленно отступать при появлении пруссаков, притом, что на время марша был введен особый порядок несения караула и проведения разведки местности? В общем, сплошные вопросы…

Ответы на все вопросы мы узнали на следующий день. В полночь был получен приказ седлать лошадей, и мы более четырех часов простояли на обочине дороги с поводьями в руках. Кого мы ожидали? Чего мы ждали? Все выглядело очень загадочно. Так мы и простояли в утреннем тумане, коченея от холода на пронизывающем северном ветру. Наконец со стороны Меца послышались звуки, судя по которым, в нашу сторону двигалась группа кавалеристов. И вот прозвучала команда "В седло!". Перед нами рысью проскакали африканские стрелки и драгуны. Затем в косых лучах восходящего солнца возникло ослепительное сияние. Это сверкало золотое шитье на парадных мундирах.

— А вот и генеральный штаб свалился на наши головы, — сказал сержант. — Ну, теперь держись.

Но оказалось, что это был не генеральный штаб, а сам император и с ним принц империи. Они промчались мимо нас в коляске, окруженной сотней охранников, причем мы даже не смогли полюбоваться их драгоценными персонами, поскольку они были укрыты кучей одеял.

В тот самый момент, когда мы пристроились в хвосте императорского кортежа, вдали, где-то на юге, в воздухе стали рваться снаряды. Это было начало битвы при Гравелоте. Никто еще не знал, как будут развиваться события, и тем не менее с фронта сняли несколько кавалерийских полков для того, чтобы "император быстрее попал в Верден". У нас начались разговоры, что плохи наши дела, поскольку император спасается бегством. Поползли слухи, что он встал во главе армии, рассчитывая на скорый триумф, но поскольку триумфа не будет, а император устал и почувствовал опасность, то он и решил, что пора уезжать, что было вполне логично.

Вся эта история могла бы стать настоящим символом самого постыдного и низкого падения властителя нашей страны, если бы император не умудрился пасть еще ниже, капитулировав при Седане. Я не стану развивать эту тему, чтобы не нагнетать излишний трагизм в моем повествовании, и к тому же такая мелкая сошка, как я, выглядит смешно, когда она захлебывается от благородного негодования. Не буду также описывать, как это падшее величество садилось на верденском вокзале в вагон третьего класса. Отмечу лишь, что вместо шикарного императорского поезда ему подали грязный вагон, полный мусора и объедков, оставленных солдатами, который из-за спешки даже не стали чистить,