Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Поаз-коз, только что скончался Маб ар Гвенн. Я думаю, что вы можете ему выкопать могилу там, где пять лет тому назад был похоронен старший Ропер. Как вы считаете?
— Нет, господин ректор, нет!.. В этом месте трупы хранятся подолгу. Я знаю моего Ропера. Сейчас червь только начал свою работу в его внутренностях.
— Тем хуже! Уладьте дело! Семья Маба ар Гвенна очень хочет, чтобы он был похоронен в этом месте. Ропер там уже пять лет, пусть уступит очередь другому. Это справедливо.
Поаз-коз ушел, качая головой. Не он распоряжается, он обязан подчиняться, но он был недоволен. И вот его кирка тронула землю. Скоро могила была почти на три четверти раскопана.
«Еще немного, — сказал про себя Поаз, — и, если я не ошибаюсь, я задену гроб».
И он в сердцах ударил киркой так, что не только задел гроб, но пробил его. Гниль брызнула ему в лицо. Он обругал себя за то, что ударил так сильно.
— Но Господь мне свидетель, — прошептал он, — я не хотел задеть бедного Ропера! Я сделаю так, чтобы его не слишком потревожило соседство Маба ар Гвенна.
Добрый могильщик потратил два часа, раскапывая яму так, чтобы оба гроба расположились там удобно и чтобы гроб Ропера оказался в укрытии. Сделав это, он почувствовал, что на душе стало полегче, но не до конца. Сама мысль о том, что можно так грубо обращаться с умершим, расстраивала его. В этот вечер он поужинал без всякого аппетита и улегся спать раньше обычного.
Поаз уже видел первый сон, как вдруг его разбудил скрип петель открывающейся двери.
— Кто там? — спросил он, садясь на постели.
— Разве ты меня не ждал? — прозвучал в ответ ему замогильный голос, который он тем не менее сразу узнал.
— Сказать тебе правду, Франсуа Ропер, я так и думал, что ты придешь...
— Да, я пришел, чтобы показать тебе, в каком состоянии ты меня оставил!
Луна стояла высоко, ее яркий свет освещал все в доме могильщика.
— Смотри, — продолжал призрак. — Так не обращаются с живыми, а уж тем более с мертвыми.
Он расстегнул свою длиннополую куртку. Поаз-коз прикрыл глаза: было от чего умереть от тошноты. Грудь Ропера была одной большой дырой, в которой торчали сломанные ребра, смешанные с какой-то зеленоватой грязью.
— Воистину, Франсуа Ропер, — умолял несчастный Поаз, — воистину прости меня!.. Я не так виноват, как ты думаешь. Я не хотел тебя трогать в твоей могиле. Я хорошо знал, что твое время еще не кончилось. Но я ведь только слуга. Когда ректор приказывает, я могу лишь подчиниться, чтобы не потерять мой кусок хлеба, ведь я слишком стар, чтобы найти другое занятие... И это впервые со мною случилось. Никогда ни один покойник еще не мог пожаловаться на меня: каждый на этом кладбище тебе скажет...
— Поэтому я и не держу на тебя зла, Поаз-коз. Тем более что ты сделал все, что мог, чтобы загладить обиду, которую ты мне невольно причинил.
Могильщик открыл глаза. Куртка на призраке была застегнута. Поаз-коз слушал его теперь без ужаса.
— Я вижу, — воскликнул он, — что и в ином мире ты остался лучшим из людей!
— Увы! — вздохнул Ропер. — Быть лучшим здесь — немногого стоит там.
— Разве ты не совершенно счастлив?
— Нет. Мне не хватает одной мессы. Я вот думаю, после того, что произошло, ты не откажешься заказать ее для меня и оплатить своими деньгами.
— Конечно, конечно не откажусь. Ты получишь свою мессу, которой тебе не хватает, Франсуа Ропер!
— Ты не дал мне закончить: надо, чтобы эту мессу отслужил ректор Пенвенана, сам, ты понял?
— Понял.
— Спасибо, Поаз-коз! — произнес призрак.
Это было его последнее слово. Могильщик видел, как он пересек деревенскую площадь и перешагнул через ограду кладбища.
На следующий день — а это было воскресенье — после проповеди в конце обедни ректор объявил, что во вторник на следующей неделе будет служба, «заказанная Поэзевара, могильщиком, за упокой души Франсуа Ропера из Кервиньу».
Наступил вторник. Ректор сам отслужил мессу, и в первом ряду среди прихожан стоял на коленях Поаз-коз. Я тоже там был, я, который вам это все рассказывает, мой стул касался стула могильщика.
Когда ректор направился в ризницу, Поаз толкнул меня локтем.
— Смотри-ка! — сказал он дрожащим голосом.
— Что?
— Ты что, не видишь, что кто-то входит в ризницу за ректором?
— Вижу.
— Не узнаешь?
И так как я не сразу узнал, кто бы это мог быть, Поаз-коз шепнул мне на ухо:
— Да это же Франсуа Ропер, несчастный, это Франсуа Ропер!
И правда, я тотчас же его узнал, как только Поаз назвал его. Осанка, походка, одежда, в точности — Франсуа Ропер. Я стоял оглушенный.
— Смотри, — сказал мне Поаз-коз, — там что-то еще случилось.
Действительно, когда ректор, сняв облачение, пересекал кладбище, чтобы побыстрее дойти до своего дома, он вдруг пошатнулся и упал замертво неподалеку от свежей могилы, где возле гроба Франсуа Ропера покоился Маб ар Гвенн.
Говорят, что священник, который служит панихиду во время похорон, в момент, когда гроб касается дна могилы, уже знает, спасена или погибла душа умершего. Так, если он сразу же закрывает требник, удаляясь от могилы, и спешит отпустить певчих, значит, делать уже нечего: покойник проклят.
* * *
В момент, когда священник бросает на гроб первый ком земли, он может видеть в своем часослове, какой будет судьба погребенного. Но ему запрещено открывать эту тайну под страхом того, что, если тот осужден на ад, он займет место покойника.
* * *
Есть доступное всем средство узнать, осуждена ли душа или нет.
Достаточно, уходя с кладбища сразу после похорон, пойти на какое-нибудь высокое и открытое место, откуда видны окрестные просторы. Оттуда, сверху, нужно трижды прокричать имя усопшего в три разные стороны. Если однажды эхо повторит это имя, значит, душа не осуждена.
* * *
Если цветы, положенные на смертное ложе, сразу же увядают, это означает, что душа осуждена; если они завянут только через несколько минут — значит, душа в чистилище, и чем дольше им нужно времени, чтобы увянуть, тем короче будет наказание.
* * *
Говорят, есть люди, которые по цвету дыма, поднимающегося над домом умершего, могут сказать, отправился ли этот умерший на небо, в чистилище
или в ад. Но чтобы знать это точно, достаточно обратиться:
1) к «Агриппе»;
2) или к мессе тридцатки — оферн дрантель (ofern drantel).