Оферн дрантель, месса тридцатки

В старину было принято отслужить по умершему тридцатку — тридцать погребальных служб. Двадцать девять первых месс священники служили в приходской церкви. Но тридцатую полагалось служить в часовне Святого Эрве на вершине Менез-Бре[32]. Именно эту мессу из тридцатки бретонцы называют «Анн оферн дрантель».

Ее служат в полночь. Читают наоборот, с конца.

На алтаре зажигают только одну свечу.

Все покойники этого года на ней присутствуют, и все демоны на ней появляются.

Священник, который шел служить эту мессу, должен был быть и очень ученым, и очень смелым. У подножия горы он снимал обувь и поднимался босым по склону, — так нужно, чтобы он стал «священником от земли». Он поднимался, держа одной рукой серебряную кропильницу, другой — размахивая кропилом и беспрестанно окропляя все вокруг себя святой водой. Нередко он едва мог продвинуться вперед, столько вокруг него теснилось душ усопших, жаждавших получить несколько капель святой воды и воспользоваться этой возможностью облегчить на мгновение свою участь.

Накануне священник приказывал принести в часовню мешок с семенами льна.

Завершив мессу, священник начинал вызывать демонов, стоя под порталом. Они сбегались, издавая дикое рычание. Это была страшная минута. Горе священнослужителю, если он потеряет голову! Он приказывал демонам умолкнуть и пройти перед ним один за другим. Каждый обязан был показывать свои когти, чтобы было видно, не попала ли к ним душа покойного, по которому служилась месса. Потом он отправлял их постепенно обратно, наделяя каждого одним зерном льна — демоны никогда не согласятся уйти с пустыми руками. Если он пропускал хоть одного, вместо зерна он был обязан отдать самого себя. Священник же стремится избежать вечного наказания.

Когда ребенок рождается ночью и если ночь светлая, лунная, самая старая из женщин, принимающих роды, торопится занять место на пороге дома, чтобы видеть небо в момент появления новорожденного на свет. Если в это мгновение облака закроют луну, словно они душат ее, или если они наплывут на нее, словно собираясь охватить, это значит, что однажды жизнь бедного маленького создания закончится тем, что он или утонет, или будет повешен.

* * *

Тот, кто умирает насильственной смертью, должен оставаться между жизнью и смертью до тех пор, пока не истечет предназначенный ему естественный срок жизни.

Та, которая утонула

Мари Керфан, дочь моего крестного, утопилась в Сервеле. Когда нашли ее тело, глаза были уже съедены крабами. Родители пребывали в большом горе. Они очень любили дочь и очень удачно выдали ее замуж за хорошего человека. При жизни Мари в одном только могли они ее упрекнуть — в излишнем тщеславии. Незадолго до своей смерти Мари пришла к отцу.

— Батюшка, — сказала она ему, — мужу не нравится наша маленькая ферма, ему нужна побольше. Ферма Байоре свободна сейчас, одолжите нам тысячу экю, чтобы мы могли ее арендовать.

— Нет, — ответил мой крестный, — твой муж вовсе не стремится оставить вашу, вполне удобную ферму. Это все ты вечно держишь в голове тысячи разорительных выдумок. И я не хочу тебя в этом поддерживать, чтобы ты не скатилась прямиком в нищету.

Мари Керфан ни словом не возразила отцу, но ушла, побледнев от обиды на отца за отказ и сделанный им выговор.

Две недели спустя стало известно о ее смерти.

Родители даже не решились заказать мессы за упокой ее души, страшась, что она навечно осуждена[33].

Однажды ночью, когда старая Мак’Харрит, жена моего крестного, никак не могла уснуть, она услышала голос, шедший от прикроватной скамьи:

— Матушка, вы спите?

— По правде нет, — ответила Мак’Харрит, — это ты, дочка, со мной говоришь?

— Да, я.

— Зачем, несчастная, ты это сделала?

— Потому что отец не захотел помочь нам устроиться в Байоре.

— Мы все время об этом думаем. Но и ты была неправа, требуя лишнего.

— Не будем говорить об этом.

— Раз ты вернулась, значит, ты не проклята. Скажи же мне, как тебе там, в другом мире.

— Право слово, пока не на что жаловаться, благодаря тому, что Богоматерь меня дважды поцеловала, когда я утонула. Но скоро будет Божий суд.

Она не стала объяснять, что значили ее слова, а мать остереглась ее об этом спрашивать. Но покойница добавила:

— Попросите моего мужа от меня не жениться, пока не пройдет шесть лет. В это время он не будет настоящим вдовцом. Если он не дождется этого срока, он умножит мое наказание.

— Я скажу ему это, — пообещала Мак’Харрит. — А я могу сделать что-нибудь для тебя?

— Вот если бы вы могли умолить от моего имени Богоматерь Доброй Помощи из Генгама, чтобы она оставалась милостивой ко мне...

— Сделаю. А может быть, тебе понадобится что- то из дому?

— Мне ничего не нужно.

— Но ты же живешь, однако. Объясни же мне, что ты делаешь, чтобы жить?

— Видите, я одета в лохмотья. Это одежда, которую вы даете бедным. И я ем хлеб, который вы им раздаете.

Сказав это, она исчезла. Больше ее не видели. Наверняка ее душа была спасена, ведь ее мать исполнила свой обет перед Богоматерью Доброй Помощи, а ее муж ждал семь лет, чтобы снова обзавестись женой.

Чтобы найти тело утопленника, берут вязанку соломы или доску, на ней укрепляют деревянную ложку, наполненную опилками, и в опилки ставят освященную свечу и зажигают ее. Все это пускают на воду. Свеча плывет к месту, где лежит тело. Надо только поискать там, где свеча остановится.

* * *

Когда на море погибает экипаж судна, тело хозяина всегда находят последним.

* * *

Когда случаются кораблекрушения в заливе Дуарнене[34], море выносит тела утонувших в грот Алтарь возле Моргата. Их души пребывают в этом месте в течение восьми дней, прежде чем навсегда покинуть этот мир. Горе тому, кто нарушит их покаяние, проникнув в грот в это время, — там он и погибнет страшной смертью!