– Токарский называет это насильственным внушением, – без тени улыбки сказал Лебедев.

Ванзаров молчал, погрузившись в себя. Криминалист знал, что в такие моменты надо сидеть тихо, не дыша, чтобы не спугнуть путешествие в мыслительные дебри.

– Гипноз, – проговорил чиновник сыска. – Думал, что с дурманом покончили пять дней назад. Видимо, начинается нечто новое… Хорошо, что нашли Токарского.

– Погорельский познакомил, – признался Аполлон Григорьевич. – Прекрасный ученый…

– У него сильная воля, – сказал Ванзаров. – Настоящий гипнотист. Наш недавний знакомый, концентрирующий гипнотизер Герман Калиостро по сравнению с ним как котенок… Нужно, чтобы завтра Токарский залез в головы редактора и нотариуса и там хорошенько порылся. Поможете?

– Сделаем, – согласился Лебедев с наглым удовольствием. Он уже предвкушал интересный эксперимент.

– Только не берите с собой Погорельского.

– Почему же? Мессель Викентьевич, конечно, сумасшедший, но вполне мил. Опять обидится. Обижается, как барышня, на любой пустяк.

– Его обиду переживем, – ответил Ванзаров. – Удалось прочесть страничку?

Настал час торжества криминалистики. Аполлон Григорьевич поднял тарелку, под которой скрывалась записная книжка. Пустой листок был посыпан черной пылью. На ней просматривались белые росчерки.

– На буквенный шифр время тратить не стал, это по вашей части, а вот отпечаток обработал. При помощи раздувания резиновой грушей угольного порошка. Записка в своем роде удивительная. Итак: «Тузик прибыть не сможет. Дал обещание на весну. Просит хранить в тайне. ЛА», – Лебедев прочитал с выражением. – Это что же, Квицинский собаку ожидал? Пес Тузик не изволил прибыть, отложил до весны. Породистый, видать, кобель, раз охранке отказал…

– Великолепный результат, Аполлон Григорьевич, – сказал Ванзаров, засовывая руку в карман сюртука. – Только не Тузик, а Гузик.

– Гузик? Кличка такая?

– Медиум из Варшавы.

Лебедев не выносил, когда результаты его трудов ставили под сомнение. Даже в мелочах. Великий криминалист не совершает ошибок. Никогда…

– Ну, этого знать не можете, – строго заметил он.

Ванзаров вынул исписанный лист и положил на лабораторный стол.

– Вот оригинал, сравните.

Аполлон Григорьевич положил рядом оба листка и нахмурился.

– Ну и зачем мне было голову морочить? Когда вам было известно…

Остановить надвигающуюся грозу могло только чистосердечное признание. Ванзаров сознался во всем – где и как ему достался вырванный лист.

– Так ведь это сильно меняет дело, – сказал Лебедев, повеселев.

– Не оставляет шанса, – ответил Ванзаров.

Кажется, криминалист не до конца понял простую мысль.

– Перед тем как умереть, Квицинский написал записку, – пояснил Ванзаров.

– Ах вот оно что… И отдал убийце?

– Скорее всего.

– Стойте! – вскрикнул Лебедев, которому пришла на ум блестящая мысль и требовала немедленно выпустить ее. – Так, значит, сегодня вечером в кружке вы могли поймать злодея, но упустили его? Ну и ну…

На такой вывод указывала и логика, но Ванзаров не желал ее слушать.

– Важнее другое, – сказал он. – Почему он должен был умереть.

– И почему же?

– Больше ничего не нашли у Квицинского?

Манера не отвечать, когда ответ был так интересен, и при этом ставить в тупик сильно раздражала. Соврать Лебедев не мог.

– Ерунда какая-то, не знаю, имеет ли смысл упоминать, – сказал он.

– Тем более имеет.

– На жилетке Квицинского срезана нижняя пуговица. Она не оторвалась в воде, а именно срезана, нитки торчат. Еще у него срезан клок волос. Вот здесь, – криминалист показал на собственном затылке. – Грубо оттяпали. Такое безобразие в парикмахерской не позволят.

– Благодарю, вы очень помогли, – сказал Ванзаров.

Он быстро оделся и исчез из лаборатории, оставив Аполлона Григорьевича в глубоком недоумении: что это должно означать?

26

Дом на Екатерининском канале, называемый «Версаль»

Темна октябрьская ночь. Темен Петербург под осенним пологом туч. Темны улицы, плохо освещенные. Электрический свет еще редкость, светят тусклые газовые фонари. В сумраке уважаемый человек сидит дома, с женой и детьми. А те, кому жизнь тоска, жгут ее по ресторанам и частным театрам в «Аквариуме», «Аркадии» или «Неметти». Там веселье до утра. Не зря дожидаются извозчики – господа на своих двоих не дойдут, да и боязно ночью в столице. Городовые, конечно, на постах топчутся, но кто там, в темноте, спасет, когда вострым ножичком пырнут, кошелек с часиками и перстеньком сорвут, и поминай, как звали. А то разденут донага. Обычный случай, особенно в рабочих частях города, где фонарей нет и городовые не так расторопны. В ночь без извозчика лучше не соваться.

Пролетка остановилась у парадного подъезда. Сошли два господина, не боявшиеся ни ночи, ни лихих ее деток. Им время было дорого. Заехав в отряд филеров, Ванзаров нашел Афанасия Курочкина, который собирался домой. Отказать чиновнику сыска старший филер не мог не только из уважения – он все еще переживал оплошность, которая случилась на прошедших днях. Предстояло вернуться туда, где с Курочкиным случилась неприятность. Был шанс подвести окончательный расчет, так сказать…

В полиции была известна удивительная способность старшего филера стать невидимым при свете дня. На расспросы Афанасий отвечал, что дело не в ворожбе или умении отводить глаза, а в простой технике. Дескать, у каждого есть «слепое поле», что является медицинским фактом. Если знать, где оно расположено, и умело оказаться в нем, становишься как будто невидимым. На словах просто, но, кроме Курочкина, ни один филер не умел быть настолько незаметным. Шептались, что в роду Афанасия была деревенская ведьма. Может, и врали. Однако в темноте Курочкин казался почти призраком, сотканным из тьмы и тумана. Ванзарову приходилось убеждать себя, что это не магия или гипноз, а обман зрения. Так странно расплывались контуры филера.

Были даны четкие инструкции. Ванзаров обозначил три варианта развития событий и как должно действовать в каждом из них.

– Афанасий, поняли, с кем, возможно, предстоит иметь дело? – спросил он.

– Так точно, – ответил филер из тьмы.

– Противник может быть серьезным.

– Не беспокойтесь, Родион Георгиевич, уже ученый… Не подведу.

– Главный прием защиты?

– Не смотреть в глаза, заткнуть уши. – Филер надвинул низко на лоб кепи с длинным козырьком и показал пару ватных шариков.

– Разделяемся. На вас, Афанасий, черный ход.