– Ягодка увяла, ваш телескоп дожидается хозяина, – ответил Ванзаров. – Квицинский вышел от нее около одиннадцати и направился по каналу, наверное, домой. После чего решил освежиться в октябрьской воде. Вероятно, чтобы прийти в себя после бурного ужина в «Дононе».

– Судя по анализу крови, выпил не меньше двух бутылок шампанского.

– Трех. Заплатил за шесть.

– Недурно провели время! – фыркнул Лебедев. – И что же дальше?

– Точнее, раньше. Утром в крепости он допрашивал нашу общую знакомую мадемуазель Крашевскую. После чего отправился на Варшавский вокзал встречать гостя из Варшавы. Тот не приехал. Квицинский отправил телеграмму с вокзала, предусмотрительно изъяв бланк с текстом.

– Зачем ему на вокзале телеграммы отправлять? В охранке точка полицейского телеграфа имеется.

– На это есть только один логичный ответ, – сказал Ванзаров.

– Скрытничал?

– Не хотел, чтобы полковник Пирамидов узнал, что его сотрудник ведет какие-то дела с Варшавой.

– Шустрый малый, – заметил Лебедев.

– Еще какой шустрый. Вечером отправился на заседание медиумического кружка, с которого ушел провожать профессора Тихомирова.

– О, это известный ученый! – с уважением отнесся криминалист.

– Далее Квицинский оказался в «Дононе», где снял номер для встречи с цыганкой.

– В самом деле цыганка?

– Так неизвестную даму описал метрдотель, – сказал Ванзаров. – С Мойки Квицинский направился на Екатерининский канал. Финал вечера известен.

Аполлон Григорьевич ждал, но продолжения не последовало.

– Ну, и что об этом думаете?

– Не важно, что думаю я, важно, в чем смысл смерти Квицинского, – последовал ответ.

– И какой же?

– Ровным счетом никакого. Поэтому полковник Пирамидов требует найти убийцу.

– Полагаете, Квицинского убили?

– А вы как полагаете? – вопрос вернулся к криминалисту. И тут уже пришлось выкладывать все начистоту.

– Как приказали, господин чиновник сыска, осмотр был произведен тщательно, – сказал Лебедев. – Следов ножевых или проникающих ранений нет. Ядов в желудке и крови не обнаружено. Во всяком случае, известных мне. Шампанское не яд, а веселье… Следов от ударов на затылке или в височных зонах, то есть следов оглушения, нет. На правой мочке уха след от зубов…

– Зубки цыганки, – сказал Ванзаров. – Вырывалась из его объятий и укусила.

– Молодец, кусаться умеет. Теперь главное. При разрезе гортани обычная пена, какая бывает при утоплении, не выступила. В желудке и, главное, в легких речной воды у Квицинского нет.

Ванзаров насторожился.

– Он не утонул?

Лебедев покивал одобрительно.

– Рад бы сообщить, что вашего знакомого прикончили в канале, но не могу. По статистике, вам известной, топят в основном детей, взрослых утопить тяжело. Редкий случай, чтобы убивали утоплением. Наверняка не в этот раз.

– Можно быть уверенным?

– Факты, и только факты. Нет явных последствий асфиксии при утоплении: кровь не жидкая, не темная, нет гиперемии внутренних органов. Также нет странгуляционного следа на шее, как если бы его душили, перед тем как утопить.

– Это вас смущает, Аполлон Григорьевич…

– Очень, – признался криминалист. – Да, на теле у него имеется «гусиная кожа», очевидный знак утопления. Но «гусиная кожа» образуется не только при умирании в холодной воде, но и после смерти… Этот эксвизитивный[15] факт ничего не доказывает…

– Какой же вывод?

– Только вам, друг мой, сознаюсь: не пойму, что там случилось. Вроде бы все очевидно, но нет, не может быть такой смерти. Если бы Квицинский пьяный свалился и утонул – понятно. Если бы его оглушили и сбросили – тоже. Даже если бы задушили и утопили – понимаю. Но ведь на нем нет малейших следов борьбы. Хуже того, нет повреждений теменных костей и шрамов на лице.

– Он не падал с высоты набережной?

– Вы правы, коллега. В канале вода сейчас низкая. Там на дне камни, коряги, мусор. Квицинский неизбежно должен был удариться о дно, сломать шею, разбить лоб или поранить кожу на лице. Прыгай он хоть с мостика, хоть с набережной. Не могло не остаться следов. Но их нет. Как будто шел человек, умер на ходу и ушел под воду. Не сходятся простые факты. Остается предположить, что заигрался ваш приятель в спиритизм и его утащила русалка с крепким поцелуем…

Ванзаров смахнул с лабораторного стола невидимые крошки.

– Это важный факт, Аполлон Григорьевич.

– Не сомневаюсь. Только как его объясните?

– Квицинский сошел по гранитному спуску к каналу и оказался в воде.

– Спустился мертвым и нырнул?

– У вас имеется другое объяснение?

– Объяснения – это по вашей части. Что нам скажет психологика? – злорадствовал Лебедев. – Может, вспомнит, что на Екатерининском канале не так много спусков к воде, по пальцам пересчитать…

Ванзаров смолчал. Логика старалась, пыхтела, но не могла сложить осколки и не понимала, что происходит. А психологика вовсе помалкивала.

Видя, что чиновник сыска загнан в угол, Аполлон Григорьевич смягчился.

– Дело с дурным запашком, друг мой.

– Наверняка.

– И вы так спокойны?

– Сократ не нервничал, когда пил чашу с ядом. О чем волноваться мне?…

– Зачем согласились расследовать? Не могли отказать Пирамидову?

– Разве не понимаете…

Конечно, Лебедев знал: Ванзаров не привык бросать нераскрытые дела. Даже если ему запретили их расследовать.

– В таком случае, позволю себе то, чего не позволяю никогда, – сказал он.

– Жду вашего предположения, Аполлон Григорьевич…

– Смерть Квицинского невероятным образом похожа на те, что случились в «Виктории» и доме на Гороховой. Как ни странно это звучит с точки зрения криминалистики…

– Не вы один так думаете, – ответил Ванзаров.

Лебедев заметно насторожился.

– Это кто еще тут умничает?

– Логика, Аполлон Григорьевич. Если считать гибель Квицинского делом рук того, кому не дает покоя изобретение Иртемьева.

– Машина страха?

– Следует предположить: некто хочет заполучить аппарат любой ценой. Ищет у всех, кто мог иметь к ней хоть какое-то отношение.

– Разве Квицинский нашел?

– Нет. Иначе сегодня у нотариуса Клокоцкого и редактора Прибыткова не стал бы переворачивать вверх дном кабинеты. При этом оба уверены, что попали под действие спиритических сил.