– Конечно нет. Сейчас это не имеет значения. Ему хватает своих проблем.

– Ох, Любанька. Мы что-нибудь придумаем. Поговори с Богданом, дочка. У него есть знакомые в прокуратуре.

Не хочу разочаровывать маму. В сравнении с возможностями отца Мирослава и Руслана Шестака (почему-то я не сомневаюсь, что Диана подключит папу к делу) любые попытки помочь покажутся жалкими.

Наши объятия прерывает входящий телефонный звонок. Я утираю слезы и, придав голосу твердость, принимаю вызов.

– Добрый вечер, Любовь Петровна. Это Савелий Долецкий – адвокат Мирослава Боголюбова, – звучит на том конце провода.

– Добрый вечер. Слушаю вас, Савелий.

– Я хочу встретиться с вами. Будет удобно, если я подъеду на работу? Завтра часам к трем-четырем, – голос адвоката звучит важно, даже немного пафосно. Интересно, какой он в жизни?

– Конечно.

– Сохраните мой номер телефона. Я еще не раз позвоню.

Не могу объяснить причину, по которой простая просьба вызывает во мне приступ неприятной дрожи. Сбрасываю вызов и, тяжело вздохнув, прижимаюсь щекой к плечу мамы.

– Любаша, кто звонил? Ты побледнела, дочка. Может, водички?

– Мам, я объелась. Теперь тошнит, – строю кислую мину и становлюсь похожей на умирающего лебедя. – Звонил адвокат Мира. Я надеюсь на эту встречу, мамуль. Уверена, он поможет.

– Дай бог, дочка. Завтра пойду свечку поставлю за освобождение Мирослава и помолюсь. Нет, лучше у отца Анастасия сорокоуст заказать! Как думаешь?

– Конечно, закажи, мамуль, – обнимаю маму, испытывая невыразимое облегчение. Хорошо, что я сказала ей о беременности. Ошибается Александра Георгиевна, никакая я не сильная. Обычная девчонка. А вдвоем с мамой тяготы сносить легче.

Я почти месяц живу в Снегиреве. После красочного знакомства Боголюбова с Максимом (организованного благодаря моим глупости и ревности), я призналась тете Глаше в существовании тайного квартиранта. Как я и ожидала, Максим произвел на женщину приятное впечатление. Да и хитрюга Челси при появлении Глафиры Тимофеевны на пороге повела себя как настоящая леди – смиренно сидела на коврике и виляла хвостом.

Лисенок до сих пор дуется на меня за бессовестное вранье. Винит себя в нашем с Боголюбовым разладе и при каждой встрече повторяет: «Что теперь будет?! Я знаю Мира, он наверняка уже надумал себе о ваших отношениях с Максом черт-те что! Как ты могла не рассказать мне, что в квартире живет Максим?»

А мне какое дело, что он надумал? После аудиенции с Дианочкой я имела право злиться. Злиться и ненавидеть весь мир.

Утюжком выглаживаю волосы до блеска, делаю макияж, надеваю элегантный темно-синий брючный костюм и даже, превозмогая тошноту и слабость, брызгаю на шею духи. Отчего-то мне хочется произвести на Савелия Долецкого впечатление уверенной в себе деловой женщины, и ни в коем случае не попрошайки, жаждущей получить гонорар за ложные сведения.

О появлении Долецкого в холле банка мне сообщает охранник. Савелий Артемович возникает на пороге моего кабинета точно в назначенное время. И да – адвокат именно такой, каким я его вообразила себе, услышав голос в динамике телефона.

Клетчатый шерстяной пиджак идеально подчеркивает его широкие плечи, а белоснежная рубашка с черным галстуком оттеняет загар, наверняка приобретенный на одном из океанских курортов. Изящным жестом Долецкий закрывает дверь кабинета и, поскрипывая подошвами дорогущих туфель, подходит к моему рабочему столу.

– Добрый день, Савелий Артемович. Присаживайтесь, – взмахом ладони указываю на плюшевое кресло.

– Неплохо устроились, Любовь Петровна, – окинув придирчивым взглядом кабинет, протягивает он. – Очень неплохо…

Неприятная дрожь прокатывается по телу и сосредотачивается в руках: пальцы начинают предательски дрожать. Боюсь я его, что ли? Или мне есть чего стыдиться? Прячу руки под столом и выпрямляюсь.

– Спасибо, Савелий Артемович. Я много учусь, чтобы соответствовать должности и… этому кабинету, – одариваю Долецкого глуповатой улыбкой.

– Вы очень красивая женщина, Люба. И чего вам не хватает в таком случае? – прищуривается адвокат, поправив уложенную гелем длинную челку. От его прямого, слишком мужского взгляда щеки опаляет жаром.

– Простите?

– Спрошу прямо: какие отношения связывают вас с Боголюбовым?

– Мы встречались какое-то время, – выдавливаю хрипло, теребя в руках карандаш. – Но у нас слишком разное представление об отношениях, увы… Незадолго до преступления мы расстались.

– Смею предположить, что ваши показания чистой воды месть.

Долецкий забрасывает ногу на ногу и лениво откидывается на спинку кресла, демонстрируя скуку. А я зависаю на несколько секунд, ошарашенная его словами.

– Это Мирослав так считает?

– И он тоже.

– Боголюбов видел меня, а я его. Или ваш клиент и это отрицает? – не скрываю возмущения.

– Без показаний свидетеля обвинение развалится.

– Но свидетель есть. Или вы предлагаете мне изменить показания? Послушайте, Савелий Артемович, я не утверждаю, что Боголюбов убивал. Я сказала следователю, говорю и вам: я лишь видела Мира, выходящим из ординаторской.

– А нужно сделать так, чтобы не видели, – рявкнул Долецкий, пробудив в моем теле новый приступ липкой дрожи.

– Я не буду отказываться от показаний. Если Боголюбов не виноват, следствие докажет его непричастность. Просто не смогу дальше спокойно жить, если солгу.

Голос звучит неуверенно, и я ненавижу себя за расползающуюся внутри слабость.

Долецкий достает из кармана пиджака вышитый белый платок и вымученно утирает пот со лба. Затем шарит глазами по столу в поисках ручки и бумаги. Угадав его желание, протягиваю письменные принадлежности.

– Откажитесь от показаний, Любовь Петровна, отдохните где-нибудь на курорте, купите хорошую квартиру… – бубнит Долецкий, рисуя на клочке бумаги сумму с шестью нулями.

Меня тошнит. Молю бога, чтобы продажный пижон поскорее убрался. Глотнув из бутылки воды, отвечаю:

– А если он убивал? На что вы предлагаете мне пойти? Вы вообще… в своем уме?

– А если не убивал? Но, благодаря вашим показаниям, суд признает Боголюбова виновным.

– Так докажите его невиновность законным способом, черт возьми! А не подкупом свидетеля! За это вам и платят.

– Я еще вернусь, Любовь Петровна, – сухо произносит Долецкий, комкает бумагу и точным броском кидает ее в ведро. – А платят мне за то, чтобы я вытаскивал людей из тюрьмы. Любой ценой.

Когда за ним закрывается дверь, я срываюсь с места и лечу в туалет…

Глава 22

Мирослав

Не помню, когда я в последний раз вспоминал бога, но здесь, в тюремном заточенье, я молюсь ему каждый день. Можете посмеяться над циничным доктором, я не обижусь! Всегда считал себя хозяином и творцом собственной жизни, но жернова, в которые я попал, иначе как вмешательством потусторонней силы не назовешь.

– Боголюбов, на выход, – конвоир лязгает замком и распахивает дверь.

Без напоминаний становлюсь к стене и завожу руки за спину, позволяя холодному металлу наручников обжечь кожу. Статья сто пятая, по