– Перепелкина Любовь Петровна. Паспорт… вот, – Люба выуживает документ из сумочки. – Я пришла проведать беременную подругу, Алису Рябинину.

– Кто заходил следом за пострадавшей? Можете назвать время? – капитан уводит нас в сторону для продолжения допроса. Сотрудники следственно-оперативной группы, экипированные в комбинезоны, терпеливо ожидают возле дверей злосчастной ординаторской. Кизилов и Чернов устало жмутся к стене, боясь прервать словесный поток Винника и переключить его внимание на себя.

– Мирослав Боголюбов, – бросив на меня виноватый взгляд, произносит Люба. – Точное время я назвать не могу. Понимаете, я читала книгу и не следила за временем. Он появился минут через пять. Или десять…

– Кто выходил из палаты?

– Боголюбов, – выдавливает она хрипло. Ее решительный голос распарывает мое самообладание на мелкие ошметки.

– Вы уверены? Больше никого не видели?

– Нет.

– Начинаем осмотр места происшествия, – командует Винник. – Где Баранов?

Из-за спин криминалиста и судебного медика высовывается голова щуплого паренька с фотоаппаратом. Очевидно, судебного фотографа.

Глава 20

Люба

«Уважаемый товарищ Винник, пожалуйста, не говорите, что я еще и труп должна опознать? Только не это! Да я испорчу вам все улики свежей порцией блевотины!» – меня поочередно мучают мысли и тошнота.

Исаченко обрабатывает специальным порошком дверь и ручку и снимает отпечатки под возмущенные возгласы главного врача:

– Что вы там пытаетесь отыскать? Это ординаторская! Здесь работают врачи и частенько заходят пациентки. Там все смешалось давно!

Главный врач (по-моему, его фамилия Кизилов) остервенело стирает влажной салфеткой краску с подушечек пальцев. Другие участники «заседания» делают то же самое.

Дверь распахивается, открывая взору лежащую в кровавом море брюнетку. Я трусливо зажмуриваюсь и отворачиваюсь.

– Любовь Петровна, вам нужно опознать девушку. Это она заходила в кабинет? – Винник спрашивает так непринужденно, будто речь идет о выборе между ванильным и шоколадным мороженым. Надевает бахилы и протягивает другую пару мне.

– Да, это она. Простите… – снова отворачиваюсь, зажимая рот рукой. Ну и денек, господи! Теперь бледное лицо Марианны будет мне сниться.

– Горохов, забирай свидетелей в отделение. Нам тут работки на пару часов, – Винник потирает руки, оглядывая кабинет. – Говорите, никто не выходил, кроме него?

Взгляд капитана недобро перемещается на Боголюбова. Я гоню плохие мысли о причастности парня к убийству, но они лезут в голову, как назойливые мухи.

– Н-никто, – отвечаю глухо.

Мир смотрит на меня как на предательницу. В его глазах все: презрение, обида, недоумение. И конец наших отношений, окончательный и бесповоротный, тоже мелькает во взгляде парня – отца моего ребенка и моего любимого…

– Мстишь, Любаша? Хочешь меня убийцей выставить? – шипит Боголюбов, когда оперативник Горохов закрывает за нами дверь ординаторской.

– Нет, Мир. Просто… я видела тебя и не могу поступить по-другому, не хочу тебя выгораживать или лгать. Не так меня воспитывали. А тебе нечего волноваться, если не виновен.

– Отставить разговорчики, – Горохов чешет голову и останавливается, чтобы принять сигнал рации.

Она пыхтит и кашляет, а потом плюется словами, произнесенными знакомым голосом. Голосом капитана Винника:

– Задерживай Боголюбова до выяснения обстоятельств дела.

– Что?! Я не убивал Марианну! – кричит Мир, обреченно запуская пальцы в густую шевелюру. Его голос эхом разносится по высоким больничным коридорам, вызывая новую волну любопытного оживления.

– Так точно, товарищ капитан, – рапортует Горохов, игнорируя метания Мира. – Вы поедете со мной, а девушка может приехать позже.

– Позже? – шепчу я, озираясь на проходящих мимо людей.

– Думаю, часам в шести будет в самый раз, – Горохов обнажает в улыбке щербатые зубы, как будто приглашает на свидание.

Пронизывающий ветер взвивает полы длинного шарфа, когда я выбегаю из больницы. Натягиваю шапку до самых бровей, пытаясь скрыть жгучие слезы. Впору предложить свою кандидатуру на роль главной героини фильма «Невезучая».

Однако когда опускаюсь на мягкое сиденье «морковки», силы возвращаются, движение крови ускоряется, а в глазах появляется голодный блеск. Черт, даже тошнота не притупляет выросший аппетит. Кладу руки на еще плоский живот, ласково поглаживая.

– Твой папа не виноват, малыш. Не виноват… А я… может быть, мне стоило держать язык за зубами? – в душе запоздало разливается горечь вины. Как нужно было поступить? Промолчать и всю жизнь мучиться от неизвестности? Подозревать, представлять обескровленное лицо несчастной девушки в кошмарных снах и не верить? Ну уж нет! Не могу я так…

Решительно утираю слезы и газую, стремясь поскорее покинуть это гиблое место.

Мирослав

Я разменял чистенькие белые коридоры клиники «Шестак и Ко» на зловонное заключение. Разменял по собственной глупости или нелепой случайности, а может, из-за долбаного врачебного долга перед умирающей девушкой.

Все не важно теперь. Никого не волнует, какие благородные порывы или мотивы двигали мной. Я подозреваемый. А для родителей Марианны – убийца.

Возможно, для всех моих близких и коллег – убийца. И для Любы – основного свидетеля обвинения – я тоже убийца!

– Боголюбов, к стене, руки за спину, – вздрагиваю от голоса конвоира и поднимаюсь со скрипучей койки. Определенно темнота и зловоние тюремных коридоров притупляют чувства.

Под тяжелыми взглядами сокамерников меня обыскивают и надевают наручники. Ведут по серым коридорам с низкими потолками и потрескивающими пыльными лампочками «на допрос» – так сказал конвоир. Винник сидит за столом со скучающим видом и шуршит страничками протоколов. Рядом лежит диктофон.

Будь его воля, он бы осудил меня сегодня и приговорил к максимальному сроку заключения. Конвоир снимает наручники и скрывается за металлической дверью. Прибитый к полу стул, грязный пластиковый стол и пыльное, заколоченное решеткой окно… На память не к месту приходят шикарные интерьеры клиники «Шестак и Ко». Смазанным кадром перед глазами мелькают картинки, в которых я, облаченный в белоснежный халат с эмблемой клиники, спокойно оперирую или принимаю пациенток. Видение, как яркий воздушный змей, кружит над головой и вероломно улетает. А я не в силах ухватить его за хвост: ледяным водопадом на меня обрушивается реальность.

Представляю вытянутые лица Дианы и ее отца при виде заголовков во всех газетах:

«Совладелец нового многопрофильного центра подозревается в убийстве!» или «Гинеколог-убийца среди нас!».

Винник долго смотрит на меня, словно изучает или намеренно мучает взглядом, провоцируя на признание, а потом спрашивает:

– Откуда в вашем отделении ампутационный нож?

– Не знаю. В гинекологии он не применяется. Думаю, инструмент принес в ординаторскую убийца.

– Какие отношения связывали вас с Марианной Лопухиной?

– Рабочие.

– Вы уверены? – злорадно произносит Винник, листая страницы в папке. – А ваши коллеги считают по-другому. Медсестра Лебедева Таисия Алексеевна дала свидетельские показания, в которых утверждает, что Марианна Лопухина была вашей любовницей на протяжении нескольких месяцев. К тому же девушку уволили из-за открытой связи с