Нельзя позволить, чтобы дверь ЦУПа полностью открылась и телохранители высыпали в коридор. Едва заслышав, что она пришла в движение, я тут же вскочил на ноги, подхватил лежащую рядом с телом Астата бомбу и, активировав детонатор, метнул ее в приоткрывшийся дверной проем. После чего бросился обратно, за мое проверенное укрытие – оружейную пирамиду.

Я затратил на все про все не более четырех секунд. И когда «Голем» влетел в помещение охраны, она, столпившись у двери, еще только готовилась переступить через порог. Брошенная мной половинка шлема Вектора стукнула в грудь телохранителю, коему предстояло выйти в коридор первым. Но что был для него этот удар в сравнении с тем, какой обрушился на всех них мгновением позже!

Энергия «Голема», которой предстояло прожечь дыру в железной плите, не встретила ее на своем пути и была попросту выброшена в воздух. Но отнюдь не бездарно. Ударив в потолок, направленная взрывная струя пробила в метровой толще бетона брешь. Часть кумулятивного потока при этом вырвалась наружу и унеслась ввысь. Однако оставшейся его мощи – той, что отразилась от потолка и в рассеянном виде разнеслась по комнате, – с лихвой хватило на то, чтобы мгновенно превратить ЦУП в подобие кузнечного горнила.

Некоторое количество энергии также вылетело через приоткрытую перегородку в коридор, и я ощутил этот жар кожей. Но до меня докатились лишь его безвредные отголоски, в то время как врагов он уже не припекал, а сжигал заживо. Никакие защитные маски и перчатки им не помогли. Помимо охватившего комнату пламени выброс образовал в ЦУПе очаг высокого давления, уцелеть в котором человек мог лишь в специальном взрывоустойчивом скафандре. Если в «Ласточке» и хранилась подобная спецодежда, врагам не пришло на ум воспользоваться ею перед нашим визитом. О чем многие из них, впрочем, вряд ли пожалели, поскольку погибли практически мгновенно.

Но были среди них и те, которые не погибли. Эту свою недоработку мне также предстояло устранить.

Подобрав «карташ» Астата, я ворвался в ЦУП сразу, как только волна жара улеглась, и туда из коридора и потолочной бреши опять хлынул прохладный воздух. Гореть там было особо нечему, но система пожаротушения все равно закачала в помещение газообразный хладон, заполнивший его белесым туманом и оставляющий кисловатый привкус во рту. Из-за того, что взрыв был направленный и ударил в потолок, пульт остался цел, хотя за полную его сохранность я все же не ручался. На нем погасли несколько вспомогательных голографических экранов, но главный работал и не сигнализировал о фатальных сбоях. Это означало, что я мог взять на себя управление периметром «Ласточки» сразу, как только Башка передаст мне все необходимые пароли.

ЦУП охраняло пятеро человек, троим из которых в этой жизни больше ничего не требовалось. Двое телохранителей – те, что оказались дальше всех от заброшенной мною бомбы, – выжили, но были сильно контужены, обгорели и нуждались в срочной медицинской помощи. Которая, возможно, и впрямь спасла бы их. Но, к несчастью для этих «счастливчиков», я печься об их здоровье не собирался. И парой коротких очередей привел самочувствие всех пострадавших к единому, наиболее приемлемому для меня диагнозу. После чего удостоверился, что теперь в ЦУПе стало спокойно, как в морге, и поспешил к Вектору. У которого, судя по непрекращающейся внизу стрельбе, возникли трудности…

Вектор как будто учуял, что я усомнился в его силах. И восстановил свою слегка пошатнувшуюся репутацию еще до того, как я спустился на первый этаж. Когда же я достиг апартаментов, стрельба в них уже стихла, и лишь где-то в глубине «берлоги» Дровосека все еще продолжалась возня и слышались протестующие крики.

Стараясь не обжечь затылок об оплавленный край дыры, которую Вектор прожег в стальной перегородке, и держа оружие наготове, я проник в убежище барона. Его также заполняли клубы кислого хладона, но тут, в отличие от ЦУПа, он был действительно необходим. Потрепанное пулями, убранство апартаментов выглядело не в пример богаче обстановки казармы, где я только что отсиживался. А для Пятизонья здешняя роскошь и вовсе казалась в прямом смысле слова не от мира сего.

Не сказать, чтобы единоличное, не разделенное перегородками обиталище Барклая было огромным. Площадь апартаментов равнялась суммарной площади казармы, кают-компании телохранителей, ЦУПа и ведущего к нему коридора. Зато обстановка здесь вызывала неподдельное удивление. Изысканная мебель, а также статуи, декоративный фонтан и натуральные пальмы в кадушках вряд ли были найдены хозяином в руинах Припяти. Даже на Обочине такое добро не приобретешь – на него там попросту нет спроса, ибо зачем бы сдались сталкерам все эти кожаные диваны да мраморные Аполлоны с Афродитами? Картин на стенах, однако, не наблюдалось, но мы были уже в курсе, что свою бесценную коллекцию барон держит в подвале. Куда мы, разумеется, еще заглянем, но сейчас нам было попросту не до этого.

Устремившись на доносящийся из дальнего угла шум, я наткнулся на два мертвых тела, ни одно из которых не принадлежало Дровосеку. А если бы и принадлежало, невелика беда, так как сам он был нужен мне не больше, чем его картинная галерея. Я пришел сюда не за ним, а за его бизнесом, в котором мне поможет разобраться Башка. Сразу, как только он очутится в «Ласточке» и вторгнется в архивы Барклая напрямую, уже без посредничества шпионских программ.

– Аминь, Черный! – громко проговорил я еще до того, как разглядел Вектора в клубах хладона. Вряд ли, конечно, оперативник с таким феноменальным чутьем перепутал бы меня с недобитым врагом, но известить товарища о моем приближении все равно нелишне.

– Аминь, Синий! – отозвался также опознавательным кодом Вектор. И вышел наконец из тумана мне навстречу. В одной руке он держал «Шторм», а другой волочил за шиворот по полу человека – полноватого шатена лет сорока пяти с не слишком приятной, но холеной внешностью и густой шевелюрой. Из одежды на Барклае – а это, безусловно, был он, – наличествовали лишь спортивный костюм и надетые прямо поверх него нагрудные доспехи. Первый был на хозяине, еще когда он общался с нами через проектор. Броню же он, видимо, нацепил в спешке после того, как мы учинили бедлам.

На лбу у Вектора виднелась свежая ссадина, а на доспехах – такой же свежий след от касательного попадания пули. Дровосек выглядел невредимым и крыл своего конвоира на чем свет стоит, в то время как тот оставался невозмутимым. Настолько невозмутимым, что ни разу не отвесил пленнику затрещину, хотя я наказывал лишь не стрелять ему в голову, а насчет побоев даже не заикался.

Вектор был из тех профессионалов, которые не дают волю эмоциям практически ни при каких обстоятельствах. Работать с таким человеком одно удовольствие, но в душе я его все-таки побаивался. С тем же хладнокровием, с каким он относился к пленному врагу, Вектор мог пристрелить и меня, отдай вдруг ему Стратег за моей спиной такой приказ. И если любого другого оперативника я наверняка сумею в этом плане раскусить – по изменению настроения, взгляда, отношения ко мне и прочим психологическим признакам, – то Вектора я вряд ли в чем-либо таком заподозрю. И пойму, что мы стали смертельными врагами, лишь после того, как он приставит к моей голове пушку. Или вообще ни о чем никогда не узнаю, надумай он выстрелить мне исподтишка в затылок.