– Ментоловым? Давай…

– Господи… – какие неприятные ощущения.

Вытираю пальцами скользкую прозрачную субстанцию.

– Глаза слезятся теперь…

– Какой ты нежный… – ухмыляется Элла. – Потерпи, через пять минут смоешь.

Ну его к черту.

Иду смывать сразу.

Помят и помят, что теперь?

Но отражение в зеркале, и правда, все больше напоминает первоначальную версию меня.

Выхожу на балкон с сигаретой.

Холодно… Августовское утро…

Что будешь делать, Волк?

Для начала сотру все эти неуверенные телодвижения. Выражаешь женщине внимание – делай это открыто, как минимум. Как максимум – красиво. Иначе какой смысл его вообще выражать?

Докурив, тушу сигарету.

Закрываю балкон.

Элла уже спит на диване.

Беру в руки телефон.

Извиниться?

За что?

Я хотел поцеловать, я поцеловал.

Нет, не за это.

А потому, что пьяная свинья. И потому, что…

Нет, лучше, конечно, лично. Потому что эта писанина телефонная… Как-то это тоже всё слабовато. Я же не по телефону ее в подъезде тискал.

Надо исправить впечатление. Некрасиво вчера вышло. Мне не нравится.

Натягиваю черную водолазку. Светло-серый костюм. Ремень…

Ключи от тачки…

В голове не рождается никакого плана.

Да и черт с ним, что я экспромтом не справлюсь?

Одиннадцать, и пробки немного рассосались. Но на очередном перекрестке, недалеко от дома Софьи, я все равно встаю. Кто-то бросил тачку, перекрыв движение.

Напротив – цветочный бутик.

Ммм… Я же хотел красиво?

Бросаю свою. Захожу в бутик.

Розы…

Пионы…

Лилии…

Хочется, всё-таки, розы. Но, почему-то, самые дорогие и огромные кажутся мне слишком дешевым жестом. Потому, что ожидаемо и слишком штампованно.

И я забираю огромный нежный букет мелких розочек пастельных оттенков.

Нежные, как ее губы. Воспоминания об ощущениях возвращаются короткой вспышкой. Хочу…

Нет, не буду сейчас даже пытаться. Но хочу, да.

Код от ее подъезда я уже знаю. И без предупреждения поднимаюсь. Смена на скорой у нее завтра. Может, конечно, и не дома…

Звоню.

* * *

Звоню.

Сердце колотится.

Она открывает дверь так же, как открывала в первый раз.

Дежавю.

– Захар?.. – удивленно и даже шокированно.

В прошлый раз было: «Никита?», я помню…

– Добрый день, я зайду? – медленно, но настойчиво тяну на себя дверь.

Пропускает.

Хорошенькая, домашняя… В спортивных меланжевых штанах, такой же футболке.

На голое тело. Глаза застывают на проглядывающих через ткань сосках. Высокая грудь, заманчиво округлая…

– А что-то слу…

Её глаза останавливаются на букете.

Поднимает испуганный взгляд, вдыхая глубже и забывая выдохнуть. Так и стоит с застывшей грудной клеткой.

– Софья, – подхватываю ее руку, вкладываю туда букет. – Вчера…

Она слегка заторможенно отрицательно качает головой, глаза увеличиваются.

– Хочу извиниться. Некрасиво вчера себя вёл. И еще спасибо сказать за Тимоху хотел. За поцелуй извиняться не буду, – улыбаюсь я. – Но за то, что сделал это в таком состоянии – извини.

Её глаза зажмуриваются, а плечи опускаются, и, наконец-то, она выдыхает с тихим «ооо…»

– Соня…

Ванечка!

С голым торсом, словно прорисованным от явной «сушки», плечи вычурно прямые, как у балетных.

Мы с ним встречаемся взглядами. Не первая встреча, конечно…

Но сейчас я вижу его ближе.

Не маленький уже мальчик. Двадцать пять, двадцать шесть…

– Сонь… – не отводит от меня глаз.

– Вань… – выдыхает она, нервно расчесывая волосы пальцами.

– Ты не хочешь проводить его, Софья? – сжимает он челюсти. – На выход.

Что ж он на девочку ситуацию перекидывает? А ты молчишь, Волк. Гаси его…

– Нда… яйца тебе точно танцевать не мешают. Может, сам хочешь проводить?

– Захар, пожалуйста! – встает между нами Софья, умоляюще прижимая пальчики к губам.

И то, что она обращается ко мне, а не к нему… Да, «папа» тут я.

– А Вы хотите, чтобы я как мавр в драку кинулся? – фыркает Ванечка. – Она сама в состоянии попросить отсюда лишнего.

– Что же ты, девочка, на травоядных ставки делаешь? Он же вперед тебя по лугу понесется в случае чего.

– Так… – делает он шаг в нашу сторону. – Ну, всё… хватит! Соня?

Я смотрю в ее глаза, делая шаг ближе. Между нами только розы и их тонкий запах. Она молча взрывается, вскидывая свои пальчики, и давит мне в грудь. Зло прищуривается:

– А что ж мне теперь, под хищника лечь?! – со слезами в голосе.

– Ложатся под падальщиков. А я не падальщик, мне это неинтересно. Я тебя… – оскаливаюсь, немного теряя тормоза и снижая голос так, чтобы слышала только она, – …сам съем! Не как начальник, не бойся. Как мужчина. А пока – побегай со своим, – перевожу на него взгляд, повышая голос обратно, – оленем изящным.

Перехватываю ее руку, показательно целую, не отводя от него глаз. Держу крепко, не позволяя ей вытянуть. Она пытается…

Но это разжигает во мне еще больший азарт.

Забирать, так забирать!

– Не вздумай наезжать на девочку, происходящее не в ее власти. Есть вопросы – ко мне обращайся.

Показательно кладу визитку на тумбочку.

Но уверен, что он проигнорирует этот вызов. Разные у нас весовые. Нет смысла. Я – матерый зверь, дикий, а он – выхолощенный, домашний.

– Софья… все нормально, – поднимаю ее лицо за подбородок.

Подумаешь… Немного здоровой конкуренции твоему танцору. Выживет!

Она вялая, словно выплеснула уже всю энергию, и не сопротивляется. Глаз на меня не поднимает. Щеки горят…

Чего ж ты стоишь, Ванечка? Я бы уже загрыз за свою…

– Извини за вчерашнее… Я позвоню… поговорим нормально…

Выхожу, оставляя их.

Бегом по лестнице вниз. Отдышаться немного. Покурить.