Здоровенная полоса острой стали молотила игга с такой силой, что тот был вынужден уйти в глухую оборону. Казалось, это кошмарное существо – чьельовьек… – такое не выговоришь, и насосавшись синей одури до полной отключки, – полностью утратил инстинкт самосохранения, не реагируя на получаемые раны и стремясь только к одному – добраться до его, Ссунга, мяса. Одна из рук уже безжизненно повисла, не перерубленная – панцирь, хоть и более тонкий, чем на теле, выдержал, – но сломанная в суставе. Острая боль ломала тело, но она была просто легкой чесоткой по сравнению с тем, что он почувствует, если меч чьельовьека ударит в голову. Страшна плата за разум – с тех пор как его, Ссунга, предки обрели этот проклятый дар, боль стала бичом их народа. Нервные волокна отзывались спазмами даже на простой удар, не имеющий силы повредить панцирь – если же враг добирался до нежной плоти… игги редко умирали от кровопотери, и в их телах было не так много жизненно важных органов. Они умирали от боли.

Он достал этого великана уже по меньшей мере трижды – железная башня, продолжая свои жуткие атаки, оставляла за собой следы красного цвета – не иначе, как на основе железа – крови. Но непохоже было, чтобы этот боец хоть немного утратил пыл.

Он не испытывал ненависти к противнику. Ссунг дай Саар не первый цикл выходил на Арену. За свои заслуги перед Империей Игг он был удостоен высшей чести – стал единственным, кому было позволено не только участвовать в боях на Арене, но и заседать в Большом Жюри. Он редко терпел поражения, но даже те немногие противники, что смогли по воле случая или по праву умения победить его, многому научили Ссунга. Научили психологии боя, дали понять, что сильным эмоциям не место на Арене. Вот и сейчас его разум был спокоен, тщательно взвешивая и рассчитывая каждый шаг, каждый удар, но все эти точные расчеты пропадали втуне, разбиваясь о бесхитростную, но необычайно мощную атаку закованного в железо бойца.

Ссунг дай Саар отступал. Его глаза, умевшие замечать даже намеки на предстоящие движения противника, ловили нужный момент. Атака была просчитана и выверена до мельчайших подробностей, и она была неотвратима. Оставалось только ждать подходящего момента. Он представится, Ссунг был в этом уверен, ни одно белковое существо… да вообще ни одно существо, если не вести речь о не знающих усталости бессах, не способно так долго атаковать, не давая себе передышки. Надо только подождать. Хрустнула еще одна рука – в этот раз хитин не смог защитить своего хозяина, и отсеченная рука упала на алый песок. Следом полетели темно-синие брызги крови… впрочем, кровотечение тут же остановилось. Наследие предков, гибкие пластинки панциря сомкнулись, перекрывая путь драгоценной жидкости. Острая боль пронзила тело, примешиваясь к полученной ранее, вплотную подводя игга к той грани, после которой нейрококон оборвет связь живого тела с этой иллюзорной оболочкой. Игг стиснул жвала и сделал еще шаг назад. Ждать, ждать…

И вот он, так давно ожидаемый момент. Две оставшиеся руки выполнили великолепный, прекрасный в своем совершенстве пируэт, устремившись туда, где у чьельовьека должно находиться его единственное сердце. Игг немало времени уделял изучению анатомии потенциальных противников и, хотя и искренне сочувствовал бедолагам, вынужденным жить практически без резервирования жизненно важных органов, тем не менее подходил к использованию своих знаний с должной прагматичностью. Дарк должен был пронзить сердце противника, даровав Ссунгу дай Саару победу в этом поединке. Умение владеть дарком, длинным и тонким стальным клинком, история которого начиналась в глубокой древности, сделало Ссунга дай Саара капитаном. Не оно одно, конечно, но и оно тоже. Может быть, даже в первую очередь.

Чьельовьек не мог уклониться… но он сделал это. Немыслимо изогнув свое тело, куда более гибкое, чем можно было ожидать от этой железной башни, он ушел с фатальной траектории клинка, отделавшись всего лишь еще одной раной – тяжелой, наверняка болезненной. Но рана эта не шла ни в какое сравнение с тем, что почувствовал в этот же момент сам Ссунг. Огромное, тяжелое оружие обрушилось на панцирь игга, пробивая хитин, опрокидывая его на спину.

Весь покрытый кровью чьельовьек стоял над поверженным Ссунгом, явно намереваясь нанести завершающий удар. И почему-то Ссунгу казалось, что этот удар непременно обрушится именно на голову. Он приготовился умереть от самой страшной из всех видов боли.

В какой-то момент Александру показалось, что ничего не выражающие фасеточные глаза лежащего перед ним игга вдруг отразили какое-то странное чувство. Не мольба о пощаде… не страх и не бешенство. Что-то другое – тоска, ожидание чего-то столь ужасного, что невозможно представить человеку. Он знал, что павшего нужно добить – не потому, что того требовали правила Арены, просто он и сам был свидетелем того, как, казалось бы, уже поверженный противник наносил последний, решающий удар. Да и потом, условие победы – остаться в живых.

– Саша, еще один удар. Бей в голову, там самый слабый панцирь.

Почему-то кажущийся сейчас омерзительным, голос Штерна говорил правильные вещи. Очень в духе Арены. Но он не чувствовал в себе силы ударить лежачего, к тому же кажущегося таким беспомощным. Попытался было сделать над собой усилие… тщетно. Александр оглянулся. Их осталось двое, Биг был убит наповал, даже отсюда было видно, что у него пробит шлем, тело Лики едва выглядывает из-под недвижно лежащей на ней туши последнего игга. Мелькнула мысль, что ребята после Арены найдут подходящий повод позубоскалить на предмет неразборчивости девушки в связях. Олег был жив, но термин «цел» к нему был как-то неприменим – он, опустив голову, сидел рядом с этой живописной грудой тел, явно не имея сил встать. Его нога была изогнута под совершенно неправильным углом.

Александр снова обернулся к капитану Команды противника. Один удар, и Арена завершена. Его надо сделать, этот финальный удар, надо… но он не мог.

– Добей его! – почти кричал над ухом голос Штерна. – Добей!

Александр стоял, тяжело опираясь на меч. Он смотрел в густо-синие полусферы глаз противника и не видел в них враждебности, одно только понимание. А спустя несколько чудовищно долгих секунд эти красивые, отливающие перламутром глаза подернулись дымкой, и фигура на испещренном синими пятнами песке замерла. Игг отключился.

Вслед за этим раздался мягкий протяжный звук, знаменующий окончание Арены. А потом прямо в голове у него раздался голос, сухо и кратко подводящий итоги. Люди победили.

Пожалуй, столь плохого настроения за последние месяцы у него еще ни разу не было. И не только потому, что Штерн обвинил его в слюнтяйстве – у шефа по крайней мере хватило такта сделать это наедине. Правда, в выражениях он не стеснялся, демонстрируя довольно богатое владение русским языком. Было сказано многое – и то, что неженкам не место на Арене, и то, что эта слабость и соплежуйство – надо же, Штерн, у которого в принципе не может быть насморка (если не считать имитационного), использует такую специфическую терминологию – вполне могло оказаться причиной проигрыша, поскольку даже без двух рук игг, сумей он подняться, легко бы справился с лишенным подвижности Олегом.

Больше огорчало другое – среди друзей он тоже не нашел особой поддержки. Только Женька понимающе хмыкнул, когда капитан заявил, что пинать лежачих – не в его правилах. Да еще Лика отвела глаза, хотя и ничего не сказала в защиту. Остальные же изобразили в лучшем случае легкое неодобрение, а оба Игоря вообще заявили, что, если в следующий раз капитан попытается сунуть такую подлянку, они с удовольствием добьют раненого, а заодно с ним – и излишне «воспитанного» капитана.