Мир вокруг него завертелся, образы, краски и звуки слились в цветное, громкое пятно. Он отчетливо видел только револьвер, заряженный единственной пулей. Он сделал глубокий вдох, приложил револьвер к виску и замер.

Сынок, я иду.

Он сделал последний вдох и нажал на курок.

Ничего не произошло.

Он снова нажал.

И снова ничего.

Его охватило отчаяние. Он сунул пистолет в рот, ухватился за рукоятку обеими руками и изо всех сил нажал на курок. Но курок не двигался, и выстрел не прозвучал. Джеремайя задрожал так сильно, что чуть не выронил револьвер.

Он вытащил дуло изо рта и медленно положил револьвер на колени. Его затошнило от прилива адреналина. Он смотрел на револьвер и ничего не понимал.

Из одной каморы торчала нога. Джеремайя не понял. Он поднес револьвер к лицу. Из одной из шести камор торчала крохотная красная пластиковая нога со знаком молнии. Она и заклинила револьвер. Боек сработал, но барабан не мог вращаться, потому что мешала пластиковая деталька.

Джеремайя целую минуту смотрел на револьвер, а потом перевел взгляд на кобуру на поясе.

На дне кобуры валялась маленькая пластиковая фигурка – без ноги. Вторая нога застряла в шве на самом дне – вот почему эта фигурка так и осталась лежать в кобуре. Джонатан называл этого супергероя Молнией. Он любил его больше всех. Наверное, фигурка осталась в кобуре после того, как мальчик играл с ней в последний раз.

Джеремайя с поразительной ясностью понял: последнее, что сделал в своей жизни его сын, спасло жизнь его отца. Это он засунул фигурку туда, где она смогла отвести смерть от Джеремайи. Маленький кусочек пластика не позволил Джеремайе убить себя.

Случилось невероятное.

Сын защитил отца.

Внутри Джеремайи что-то оборвалось. Он зарыдал. Горе разрывало его на части. Горе захлестнуло его силой трех рек, слившихся воедино. Он кричал, пока не охрип. Крики его улетали в пустоту. Горы принимали его горе. Они спокойно и серьезно смотрели на его страдание – как делали это всегда. И как всегда будут. Он рыдал от красоты. Он рыдал от ужаса. Он рыдал от красоты и ужаса самой жизни. Он рыдал, пока не почувствовал себя опустошенным. И тогда он, обессиленный, упал на спину. На него смотрели звезды. Они пульсировали в небе в ритме гор, в ритме рек, в ритме Джеремайи.

Он закрыл глаза.

Она исчезла.

Кружащаяся кобура исчезла.

Джеремайя лежал, не двигаясь, сливаясь с окружающей его тишиной. Что-то внутри собиралось воедино, объединялось, строилось. И он понял, что должен жить дальше. Он может жить.

Он вспомнил. Вспомнил жену и дочь. Они жили в этом мире.

И он жил в этом мире.

Он медленно поднялся, выпрямился, стряхнул пыль с брюк и куртки. Сверчки смолкли. Три реки в каньонах стихли. Наступила ночь.

– Я в горах, и машина моя недалеко, – громко произнес он и после паузы добавил: – Я могу вернуться домой к рассвету.

– Домой, – повторил он громко, чтобы почувствовать вкус этого слова на губах, чтобы убедиться в его реальности.

Он поднял отцовский револьвер. Даже в тусклом лунном свете он видел маленькую ножку, заклинившую барабан. Он ухватился за нее правой рукой и принялся поворачивать, чтобы вытащить из барабана. А потом он открыл барабан и вытащил пулю.

На одной ладони лежала маленькая пластиковая ножка, на другой – пуля. Он замер, поняв, что держит в руках. Джеремайя протянул руку и бросил пулю в пропасть – бросил изо всех сил. Пуля на мгновение блеснула в воздухе и исчезла.

Джеремайя аккуратно уложил маленькую пластиковую ножку обратно в кобуру, застегнул ее и положил на землю рядом с собой. Он знал, что нужно сделать. Он собрал камни и выстроил из них небольшую пирамидку на краю обрыва. Когда работа была закончена, он сунул руку в кобуру и вытащил маленькую пластиковую фигурку на одной ноге.

Джеремайя повесил кобуру на пирамидку на краю обрыва так, чтобы она смотрела на восток. А потом он очень аккуратно посадил Молнию внутрь. Маленькие ручки опирались на край кобуры, и фигурка видела горы. Так хотел бы Джонатан.

Джеремайя повернулся, чтобы уйти, но остановился, увидев револьвер.

Оставалось еще одно дело.

Рядом с первой пирамидкой он построил вторую, побольше. В основание ее он положил револьвер. Так хотел бы его отец.

Несколько минут он постоял между пирамидками, дотронувшись руками до их вершин и глядя на горы.

В темноте протрубил лось. Где-то далеко внизу, в каньонах, откликнулся другой.

Джеремайя подобрал рюкзак.

Пора было возвращаться домой.

* * *

Для некоторых горе – это болезнь, инфекция. Но для некоторых счастливчиков – это всего лишь пыль. И если пережить первую бурю, когда небеса темнеют и извергают потоки грязи, если пережить это, встать и отряхнуться, можно открыть нечто необыкновенное.

Пыль, которую оставило после себя горе, – это почва, земля жирная и плодородная, равной которой нет на нашей планете. Собери ее, сохрани в своей душе – и жди.

Чтобы появилось большое дерево, нужно сначала посеять семечко, а потом дать ему место для роста. Воспоминаниям о тех, кого ты потерял, нужно место, чтобы пустить корни. Дай горю время, и тогда оно даст тебе то, что ты ищешь – место для воспоминаний о дорогих людях, которые останутся с тобой навсегда, до конца твоих дней.

В этом цель и смысл горя.

Случай на горячем источнике

Двадцативосьмилетняя женщина утонула рядом со мной в горячем источнике. Я этого не заметил. Когда она вдыхала литры горячей воды на расстоянии вытянутой руки от меня, я безмятежно лежал на спине и смотрел на звезды, как астронавт, летящий по Млечному Пути.

Когда люди тонут – в двухдюймовой луже или в глубинах Тихого океана, – их убивает недостаток кислорода. Достаточно трех минут – 180 секунд. Уверен, что вы это отлично знаете. Я не раз стоял в приемном покое и думал, как тела, способные бороться с метастатическим раком, разъедающими плоть бактериями и даже тяжелейшими травмами, могут погибнуть всего лишь от чашки воды. Даже погруженная в воду салфетка выдержит дольше, чем человек.

Но когда рядом со мной утонула женщина, а я этого даже не заметил, я был потрясен. И вдруг я понял, что не до конца понимаю свою роль в этом мире. Я не был готов к такому. Совсем не готов. И это заставило меня задуматься.

За десять лет до этого студент-медик, проходивший у нас практику, спросил: «Если бы вам нужно было назвать самый важный для экстренной медицины навык, что бы это было?» Тогда я не смог ему ответить. Я пробормотал стандартные фразы о постоянной готовности, освобождении дыхательных путей, выявлении тревожных признаков – перечислил основные навыки экстренной медицины. Но собственный ответ меня не удовлетворил. В глубине души я понимал, что есть более глубокий ответ. В экстренной медицине есть нечто особенное, уникальное, только наше. То, в чем мы настоящие специалисты.