числом более 150, были разбросаны на посаде и по особым слободам. Можно подивиться тому, что в короткое время – менее чем в 20 лет – на далекой окраине вырос такой крупный русский город с монастырями, десятками церквей, тысячной массой населения и бойким рынком. Очевидно, что, укрепляя Казань, правительство опиралось здесь не на одинокие юрты «дикого поля», а на обильный поток русского населения, стремившийся на волжское приволье из верховских городов. Этой же народной тягой наполнялся и Свияжск, поставленный всего одним-двумя годами ранее русской Казани и достигший также значительных размеров. В нем, как и в Казани, был сильный гарнизон из 26 детей боярских, нескольких сотен стрельцов (по итогам писцовой книги – 584 стрельца) и около 50 человек иных гарнизонных служеб. Посадских людей в Свияжске также довольно много: в городе и на посаде за ними было около 300 дворов. В Свияжске на торгу считали 254 лавки и с полсотни других мелких торговых помещений, а сверх того был и «двор гостии», поменьше, чем в Казани. Словом, Свияжск очень походил на Казань по общему складу жизни. Оба города, бесспорно, относятся к разряду военных украинных городов, оба только что устроены и заселены, и оба уже полны населением помимо правительственных гарнизонов. Здесь, стало быть, было удобно селиться и трудиться и не было той ежеминутно грозящей опасности вражеского набега, которая на юге превращала каждого поселенца в вооруженного сторожа границы. Если мы посмотрим на преобладающие в этих городах занятия населения, то увидим, что здесь мало пашут и огородничают, много торгуют и еще больше занимаются ремеслами: из числа посадских людей ремеслами занимаются в Казани две трети (318 человек), в Свияжске чуть не половина (103 человека), а всего ремесленников насчитано в Казани 474 человека, в Свияжске 226. Ремесленная деятельность направлена, в громадном большинстве случаев, на производство предметов первой необходимости, а в составе ремесленников подавляющее большинство людей «молодших», добывающих ремесленным трудом свое пропитание. Нетрудно, кажется, объяснить такое развитие торгово-ремесленной деятельности в рассматриваемых нами городах. С одной стороны, в этих городах почти все «приходцы» (о которых есть сведения, откуда они пришли) происходят из промышленных городов поморских и замосковных; оттуда принесли они привычку к торгу и промыслу. С другой стороны, не вполне еще была доступна инородческая земля, не сразу замиренная и успокоенная, для мелкой земледельческой заимки простого пахаря. Население еще жмется к городской стене и садится на пашню лишь там, где уже есть вооруженный помещик или благоустроенная вотчинно-монастырская администрация.

Если тяглые городские люди не имели здесь связи с уездом, то служилые люди, состоявшие в Казани и Свияжске на «житье», были устроены поместьями в уездах именно этих городов. В Казанском уезде сперва были поверстаны 155 старых «жильцов» детей боярских, затем 44 человека новых жильцов, и всем им было дано до 17 тыс. четвертей в поле пашни доброй землей с 575 крестьянскими дворами. В Свияжском уезде испомещено было 34 человека «жильцов» детей боярских с 5551 четью и 485 крестьянскими дворами. Для ратных приборных людей под городами были отведены обширные покосы. Эти-то служилые земли и становились опорными точками для дальнейшей колонизации края так же, как и земли церковные, щедро отводимые здесь государством духовенству и монастырям.

Скудные данные о Лаишеве, сохранившиеся от той же поры, переносят нас в несколько иные условия заселения края. Лаишев был поставлен в Камском перелазе и представлял собой во время его описи, в 1566–1568 годах, маленькую деревянную крепость еще в периоде образования. В Лаишеве нет воевод, а есть головы, начальствующие над стрельцами, которых насчитано всего 25, и над «лаишевскими полоняниками», происхождение которых довольно-таки загадочно. Эти «лаишевские полоняники посадские жильцы» были устроены в числе 150 на Лаишевском посаде на маленьких «поместьях» и, вероятно, зачислены в гарнизон нового городка. Как ни неопределенны эти указания, они, однако, дают нам право сказать, что рядом с городами промышленно-торгового склада в Поволжье существовали и чисто военные поселки. К числу таких принадлежали, вероятно, и все новые городки в инородческих местах. Они оставались военными до той поры, пока развитие хозяйственной деятельности в крае не превращало их в культурные центры или не ставило их на новых путях сообщения. Так, например, поставленные в последней четверти XVI века Козьмодемьянск, Шанчурин и Яранск были основаны для наблюдения за черемисой, с целями военно-политическими; между тем очень скоро, уже с самого начала XVII века, через них пролегла дорога от Москвы и Нижнего на Хлынов и Соликамск и далее в новозанятую Сибирь, и это обстоятельство, разумеется, изменило значение и характер новых городков. Они становятся, как мы об этом сказали выше словами И. Н. Смирнова, центрами русских селений, от которых русские люди двигались уже в глубину черемисских лесов. К сожалению, от XVI века не сохранилось точных данных о второстепенных городах «Казанского государства», а позднейшие сведения о них непригодны нам потому, что здесь, в Среднем Поволжье, при особой энергии колонизационного движения городская жизнь изменяла свои формы быстро и существенно.

Нам нет нужды много останавливаться на характеристике более восточных и более южных местностей Понизовья. В XVI веке на Волге ниже Тетюшева была уже пустыня. Для того чтобы облегчить сообщение с Астраханью, на волжских берегах были основаны укрепленные сторожевые пункты: Самара, Саратов, Царицын. Для наблюдения за башкирами и ногаями построен был городок Уфа при слиянии рр. Уфы и Белой. Политические отношения, завязавшиеся у московского правительства с Кавказом, в исходе XVI века, повели к построению городов на рр. Тереке и Койсу. Все названные города вместе с Астраханью были военными постами, выдвинутыми далеко за черту народной русской оседлости. Эти посты имели гарнизоны, но, строго говоря, еще не имели русского населения. Оно не могло держаться в пустынных местах, которые оживлялись лишь редкими кочевьями татар, ногаев и башкир да временными станами и кошами полевых казаков. Только под стенами Астрахани образовались рыбный промысел и соляная добыча и шел торг с иранскими и среднеазиатскими купцами. Но торговые сношения Астрахани с «верховьем» в XVI веке не были правильны и производились караванным способом или по самой Волге или по ее пустынным берегам: московские люди еще не чувствовали себя хозяевами нижнего Поволжья[19].

VII

Казачество на «диком поле» и украйнах

На среднем и нижнем течении Волги, Дона, Северного Донца и на всех левых притоках Дона так же, как и на нижнем Днепре, хозяйничала иная среда – загадочная, хотя и очень известная среда «польских», то есть полевых, казаков. С государственных земель