– Ты права. – Ветрова тоже задумалась. А через минуту резко хлопнула себя по коленке, всколыхнув жидкость в капельнице подозрительными пузырьками. – Так я тогда знаю, кто мог это сделать! Все же очевидно!

– Кто? – спросила Груня, для которой, видимо, ответ был не столь очевиден.

– Настенька наша, ясное солнышко, змея подколодная! У тебя мужика увела, моего старого идиота добивается, метя в примы. Она и хотела меня травануть, чего тут долго думать. Мотив только у нее, несмотря на мой весь «жуткий и страшный» характер, все же понятно. Когда мы с тобой в больницу загремели в бездыханном состоянии, она, наверное, была счастлива, что, сама того не желая, убила сразу двух зайцев – меня, освобождая себе сцену, а заодно тебя, расчищая дорогу к Вилли.

Груня дернула головой. Как бы она ни относилась к людям, но хоть на кого-нибудь подумать, что он способен убить другого человека, у нее не получалось. Кроме того, ее заинтересовала одна фраза, вылетевшая из рта подруги по несчастью.

– Таня, а что значит, она у меня мужика увела?

– Ой, я как-то не подумавши брякнула… Ну, сама же знаешь, что за язык у меня… – стушевалась актриса.

– А если честно? Я теперь не отстану.

– Вот только не угрожай! В свете последних событий в твоих устах это звучит особенно зловеще. Сейчас я засну, а ты наплюешь мне в капельницу отравленной слюны, и все. Чем не еще один извращенный способ убийства? Ладно, я расскажу, только сначала ты побольше в себя приди, оклемайся немного. А там уж и новый удар будешь держать. Закаливайся в бою постепенно.

– Таня! – строгим голосом прервала ее треп Груня.

– Ну что Таня, что Таня? И не говори, что я тебя не предупреждала! Очень даже предупреждала, всеми вразумительными способами. А ты что? Надо же выдумать такое – приревновать мужика к стриптизерше, убежать, не окликаться, когда тот ее звал… И что ты теперь хочешь?!

– Мне теперь что, – побледнела Аграфена, – некуда идти? Они… вместе?

– Идти ты можешь ко мне в номер, я уже говорила. Эгоизм я свой уже проглотила. А они… Да какое там вместе! Переспали один раз, и теперь он от нее шарахается. Выглядит очень потерянным. Явно мужик переживает, что сделал не то, не в том месте, не в то время, и что самое главное, не с той женщиной. Зато Настя ходит гоголицей… ну, ты поняла… и всем рассказывает о незабываемой ночи любви. А ты чего так побледнела-то? – обеспокоенно спросила Татьяна.

– Я в порядке.

– В общем, глупо как-то все получилось: пока ты спасала Дебрена и умирала, он кувыркался с этой шалавой. Но ты это близко к сердцу-то не бери!

– Не беру… – как эхо откликнулась Груня, ощущая даже, как капли лекарства капают в капельницу и в ее вену, настолько сильно обострились все чувства.

– А кстати! Настька еще говорит, что жизнь ему спасла – вовремя увела из театра, где на него, оказывается, охотились. Эй, возвращайся к жизни! Я предупреждала! Я даже больше скажу…

– Что, ну вот что тут теперь скажешь?

– Что лучше бы этого ирода с красивыми глазами насовсем стерло с лица земли. Гад! Бабник! Все мужики – козлы! Плюнь ты на него!

– Плюнь… – снова эхом повторила Груша и почему-то высморкалась.

– Вот и правильно, вот и молодец. Вот просто выкинь его из головы, – подбодрила ее актриса.

– Ты, Таня, прямо как хамелеон. Сама же недавно меня на него настраивала! Мол, лучше Вилли и нет никого. Говорила: такая партия… один шанс из тысячи… наконец-таки ты узнаешь, что такое настоящая любовь… А теперь – козел и бабник!

– Я и сейчас такого же положительного мнения о Вилли, но ты его не потянешь. Он вынет из тебя душу, деточка. Ты уж очень болезненно на него реагируешь. За такого мужчину надо бороться, надо соответствовать ему, а не комплексовать. Точно, не по-тя-нешь! Да и зачем? Его убить кто-то хочет. Вдруг все-таки добьется своего? Вот пусть Настенька вдовой и поплачет, – совершенно спокойно сказала Татьяна, закидывая ногу на ногу и начиная отбивать чечетку задником больничного тапка по своей пятке.

– Типун тебе на язык! – встрепенулась Аграфена, вспомнив про покушения.

Разговор прервался – в палату зашла медсестра и сообщила, что сейчас их осмотрят лечащий врач и начальник больницы. А еще к ним рвутся посетители.

– Врач пусть приходит, начальник больницы тоже, а вот посетителей не надо! – сразу же заявила художница. – Иначе мне будет совсем плохо!

– Но люди волновались, ждали… Они очень хотят лично убедиться, что с вами все хорошо, – растерялась медсестра.

– В больнице в первую очередь уважаются права пациента, а пациент не готов к встречам и объяснениям в любви! – сказала, как отрезала, Груня.

Но надо было знать русскую артистическую труппу – коллеги просто снесли с ног слабо сопротивляющуюся медсестру и ворвались в палату к своим «девочкам». Грушу тут же просто парализовало – с ними был Вилли, но она старалась не смотреть на него вообще. Гости наперебой кинулись к болеющим с расспросами об их самочувствии, здоровье и о том, «как Таня с Грушей дошли до жизни такой». Настя с ними не пришла, что и понятно: самочувствие двух соперниц вряд ли интересовало циничную и корыстную особу.

Вилли прорывался к Аграфене с дежурными вопросами, и та ему так же дежурно отвечала, не глядя в глаза, и сразу же с жаром и пылом переключаясь на разговор с другим человеком, давая Вилли понять, что общение с ним на данный момент закончилось. Впрочем, на все последующие годы тоже.

Мужчина делал робкие попытки снова завязать с ней беседу, а Груня ловко уходила от тесного общения.

– Настырный парень… – шепнула ей на ухо Татьяна. – Но ты тоже хороша. Хоть объясни, на что сердишься, а то человек, может, не понимает, почему так резко попал в немилость.

– А если мне даже объяснять не хочется? – вздохнула художница. – Ничего, когда-нибудь поймет и отстанет. А потом, что значит, не понимает? Дурачок, что ли? Но вообще ты права, не мой он человек.

От этой, самой себе внушаемой мысли Груне стало легче, и она повеселела. Особенно умиляло, что Вилли все время смотрел на нее. А уж понимал тот, что к чему, или нет, Аграфену не волновало. Или она думала, что ее это не волнует.

Николай Еремеевич подсел к Груне на кровать и тихо спросил, продолжая гнуть свою линию:

– Подлечиться не хочешь?

– Что? Так я вроде… лечусь.

– При отравлении надо все продезинфицировать. А лучшего средства, чем хорошая водка, нет, – прошептал актер и приоткрыл полу пиджака.

Она посмотрела на торчащую из внутреннего кармана бутылку водки, и ее опять затошнило. Вот ведь, говорила же медсестре, что после таких посетителей ей снова станет плохо!

– С родины привез, берег для особого случая. Точно не отравленная! Видишь, закупоренная еще, – заверил ведущий артист их труппы и, кто бы сомневался, ведущий алкоголик их же труппы.