– Тебя бить не стану, по старости. Но и разговаривать тоже не буду.

– Груня, послушай… Можешь избить меня всего, если тебе легче станет, – потер щеку Вилли.

– Легче мне станет, если я выйду отсюда, чтобы не дышать с тобой одним воздухом! Ишь чего удумал, силой принуждать к миру! – зло высказалась она.

– Друзья, давайте выпьем… – Николай Еремеевич достал бутылку и три пластиковых стакана, словно фокусник.

– Ты смотри, подготовился! Ну, артисты! – Аграфена, не удержавшись, хохотнула. И повернулась к Вилли: – А как тебе удалось лифт остановить? Хотя, что я удивляюсь? Ты же здесь известная личность. Наверняка и в больницу эту нас положили к какому-нибудь твоему другу доктору. А ничего, что я пациентка и мне лежать надо, отдыхать, а не находиться в лифте с двумя неприятными мне типами?!

– Она несносна! – как-то растерянно произнес Вилли. – Я надеялся на более позитивный разговор.

– А я предупреждал, – буркнул актер и посмотрел на бутылку с вожделением.

– Кто бы говорил! – фыркнула художница.

– Ничего, вот сейчас выпьем, и сразу же типы будут не такие неприятные, – спокойно произнес Николай Еремеевич.

Он протянул всем по стаканчику и по малосольному огурчику, вытащенному из пакета, лежавшего в другом кармане. Забулькала жидкость… Груня выпила и поморщилась. Затем все трое захрустели огурцами.

– И надолго я ваша пленница, мистер Казанова? – спросила Аграфена, глядя в глаза Вилли и чувствуя, как разливается у нее внутри тепло. Эту свою реакцию она приписала исключительно горячительному напитку, а не мягкому взгляду красавца-мужчины.

– Пока не поговорим, – невозмутимо ответил тот.

– Тогда давай побыстрее! Скорей вырвусь отсюда и заявлю в полицию за хулиганство и незаконное удержание. Прямо Дебрену и заявлю на вас двоих! Да-да, я помню, что и он твой знакомый, но я ему жизнь спасла, вот и посмотрим, что для него важнее. Вряд ли он отплатит мне черной неблагодарностью. – Груня хрустела огурчиком, улыбаясь. – А вы чего притихли, ребята? Разливай, Николай Еремеевич! В тюрьме-то долго наливать не будут. Хотя, ладно, я попрошу для вас скидку – за талант! А то ты ведь без водки жить не можешь. А ты, Вилли, без бабы, видимо, не можешь, в тюрьме тяжеловато придется. Это проблема! – свела брови на переносице Аграфена. – Но я знаю выход – передам тебе в тюрьму резиновую женщину. У меня теперь наследство, десять тысяч долларов, поэтому я могу оказать спонсорскую помощь особо нуждающимся и куплю ее тебе. Давай, наливай!

Николай Еремеевич подчинился. Троица выпила, и актер обратился к Вилли:

– Ну, так говори уже…

– А я передумал! Она не адекватна! – вдруг выдал хозяин отеля и несколько раз нажал кнопку вызова.

Лифт послушно поехал и остановился на первом этаже. Вилли вышел из него и двинулся по холлу больницы к выходу.

– Ты что, так и уйдешь? – оторопела Груня, совсем не ожидавшая такой реакции.

– Ты же этого хотела! – бросил через плечо Вилли. И удалился.

Настала очередь Груше остаться с открытым ртом.

– Во дает! А чего он ушел? Испугался, что и правда в полицию сообщу? Я же пошутила, очень нужно! – фыркнула художница.

– А ты думала, что вечно будешь над ним издеваться? Ну и дура же ты, Груня… правда, дура, – покачал головой Николай Еремеевич. – И водку не допили. А знаешь что? Пойдем во двор! Парк тут потрясающий.

– Там меня еще кто-то с разговорами ждет? – напряглась Груша, начиная сожалеть, что перегнула палку.

– Не-а, один только хотел, очереди беседовать с тобой не выстроилось, – засмеялся ведущий артист труппы.

– Это он тебе бутылку подарил? – спросила вдруг Аграфена.

– Обижаешь… Я бы тебя за бутылку не сдал. Только за две!

– Деньги? – продолжала гадать Груня.

– Теперь ты Вилли обижаешь. Я действовал совершенно бесплатно, по наитию, из моего доброго отношения к вам обоим, – ответил Николай Еремеевич.

На просторной территории перед больницей, по бокам подъездной дороги, был разбит парк с аллеями и множеством скамеек. Груня больше любила парки несколько запущенные, густые и дикие, а здесь все было сильно окультурено, посажено в рядок, подстрижено, как по линейке. Они с Николаем Еремеевичем вышли и сели на одну из свободных скамеечек ярко-зеленого цвета.

– Ты хочешь что-то спросить? – обратилась художница к своему спутнику.

– Скорее рассказать, иначе все мои предыдущие потуги теряют смысл.

– Какие потуги? – не поняла Груня. Она сорвала травинку с газона и теперь задумчиво ее покусывала.

– В лифте, – пояснил Николай Еремеевич. – В общем, слушай!

– Вся во внимании.

– Водка и правда привезена из России, – начал издалека Николай Еремеевич.

– Ты опять о водке? Допей ты ее уже, раз все мысли только о ней.

– Не будь так нетерпелива! Я к тому говорю, что вчера ночью у меня была бутылка водки. Мне надоело пить мартини и шампанское, всю эту сладкую гадость, которой нас щедро снабдил Вилли, и захотелось выпить нормального мужского напитка.

– То есть водки, – уточнила Груша.

– Ну, да! И я стал думать…

– С кем можно разделить ее, то есть распить? – спросила Груша, опережая рассказчика на ход вперед.

– Ты бы еще сказала – найти собутыльника, – слегка надулся актер.

– Ну зачем же так грубо!

– Извини. Вернувшись в отель, я в первую очередь вспомнил о тебе. Но тебя не нашел и пошел к Эдуарду. Он сам уже прилично принял, поэтому не должен был на поздний визит рассердиться. Но, подойдя к двери его номера, услышал: у него женщина. Ну, ты понимаешь… Кричала она знатно. Я оторопел и решил подождать. Мало ли что, может, она скоро уйдет, и мы с Эдиком спокойно примем на грудь.

– То есть жажда выпить оказалась сильнее здравого смысла и правил приличия? – по-своему поняла слова актера-алкоголика Груня.

– Я присел там невдалеке в закутке, где уборщица прячет тряпки, ведра, свой огромный пылесос и прочие причиндалы, и стал ждать…

– А женщина все кричала и кричала? – рассмеялась Аграфена.

– Именно так, чего ты смеешься. Я же не знал, что так долго будет… Есть такие мужики, которые даже выпивши – о-го-го, но наш Эдуард Эрикович просто сексуальный гигант какой-то! Короче, я там даже вздремнул немного. Потом не выдержал и открыл бутылку.

– Как открыл?

– Открыл и выпил половину. А потом и допил, – нахмурился Николай Еремеевич.

– А это тогда что за бутылка? Что мы сейчас пьем? – подозрительно поинтересовалась художница.

– А ты думала, я с одной приехал? Да у меня их… – Николай Еремеевич браво тряхнул седеющим чубом.