– Нет еще. Ох, как-то нехорошо мне… Чувствую себя предателем, хоть от меня ничего и не зависело. Столько лет вместе играли! Мне совсем не хочется играть с Настей. Вот, совсем! Просто тошнит!

– Татьяна этого не перенесет! – ахнула Груня. И поморщилась: – Хорошо, видимо, Настя ночью зажгла, уж постаралась… Все совпало. Но это нельзя просто так оставить! Поговори с Эдуардом, вы же друзья!

– А что я ему скажу? Кстати, я пытался переубедить его, но безрезультатно. Говорил уже – мы даже поссорились.

– Скажи, что отказываешься выходить с Настей на сцену. Что будешь играть только в паре с Татьяной. Ну, сделай же что-нибудь!

– Ага, и Колобов так же легко заменит меня.

– Не заменит! Тебя – не на кого! – заверила Аграфена.

– Может, ты с ним поговоришь? – предложил Николай Еремеевич.

– А я-то что могу?

– Он тебя ценит. Пригрози, что уволишься, Эдик, думаю, испугается. Или скажи, что оспоришь наследство. Ведь ты – дочь Марка, почему театр завещан другому человеку? А тоже, по-моему, хороший инструмент воздействия.

– Это подло, – задумалась Груша.

– А Таню в таком критическом для актрисы возрасте не подло выбрасывать на помойку? Как вообще можно делать гадость человеку, лежащему в больнице? – задал встречные вопросы Николай Еремеевич.

И с ним было не поспорить.

Аграфена решительным шагом подошла к портье пятизвездочного отеля Вилли и спросила:

– Извините, я могу видеть Вилли?

– У меня нет такого поручения.

– Какого поручения? Я вам не даю никакого поручения! Мне нужен Вилли. Он же здесь главный?

– Это так, – осторожно ответил портье.

– А я его знакомая.

– Очень приятно. У господина Вилли очень много знакомых.

– Позвоните и спросите у него, хочет ли он меня видеть, – настаивала Груня. – У меня к нему дело, в котором речь идет о жизни и смерти.

– Не имею полномочий решать вопросы жизни и смерти.

– А просто позвонить и спросить у него вы можете? – начала заводиться художница.

– Хозяин не предупреждал, что придет кто-то важный для него. И я не хотел бы его отвлекать…

– Так дайте мне его телефон, я позвоню сама! – Терпение у Аграфены уже заканчивалось.

– Нет таких полномочий.

– Вы издеваетесь надо мной?

– У меня нет полномочий издеваться над людьми.

– Да что вы?! – искренне удивилась Аграфена. – Вы, видимо, несете смех и радость людям? А жить мне где? У вас будут неприятности, если я останусь на улице!

– Ваше имя и фамилия? – несколько дрогнул ее собеседник.

– Аграфена Пичугина.

– Вы можете жить в номере Вилли, мне дано такое распоряжение, – спокойно ответил портье, нисколько не меняясь в лице.

– Да что вы? А где же он сам?

– Не имею…

– Извините, а где у вас кнопка? – вдруг спросила Груня.

– Что? – поднял густые брови домиком портье.

– Где ваш пульт управления? – строго произнесла Груня. – Я хо-чу вас пе-ре-прог-рам-ми-ро-вать.

«Домики» сложились обратно. Видимо, юмор мужчина все же воспринимал.

– Я понимаю вашу иронию. Вы живете в номере с Вилли, но немало женщин приходило к нему и жило с ним. Большинство оставались на одну ночь… – Портье многозначительно посмотрел на художницу, намекая, что и она может оказаться такой вот однодневкой.

– Меня не интересуют подробности его личной жизни, – сухо заметила Аграфена.

– И это не значит, что я должен всем докладывать о его передвижениях, – продолжил портье. – А если учесть, что сам комиссар полиции предупредил весь персонал о грозящей хозяину угрозе… Нам запрещено вообще говорить о нем. Я очень уважаю Вилли и никогда не нарушу распорядок. Кроме того, если кто-то будет наводить справки о нем, особенно о том, где он находится, о его маршруте передвижений и расписании встреч, нам велено незамедлительно сообщать в полицию. Так что…

– А на наводящие вопросы вы можете ответить?

– Не знаю. Смотря что за вопросы.

– Вилли в отеле?

– Нет.

– В Будапеште?

– Нет.

– Он вылетел из страны?! – воскликнула Груша.

– Боюсь, что да. По работе.

– А куда?

– Я не в курсе. Знал бы – не сказал.

– Телефон… – рискнула все же попросить художница.

– Нет.

– Понятно, – вздохнула Груня. – Дайте ключи от номера.

– Пожалуйста.

– Я, значит, буду в номере одна? – уточнила она.

– Совершенно верно, – подтвердил собеседник.

– А когда Вилли вернется?

– Не имею ни малейшего понятия, – твердо заявил портье, но Аграфена ему почему-то не поверила.

– Спасибо и на этом.

Груня поднялась в люкс к Вилли и осмотрелась. В апартаментах было убрано и стерильно чисто. Художница подошла к бару и достала бутылку шампанского.

– А кто откроет? – вслух спросила она. И сама себе ответила: – Да я же и открою. Такое дорогущее шампанское, где и когда я еще смогу такое выпить… А живу я без мужчины, значит, должна все делать сама. И сделаю! Снимается фольга, затем вот проволочка…

– А ты что тут делаешь? – раздался за ее спиной визгливый, неприятно-высокий женский голос.

Аграфена обернулась как раз в тот момент, когда пробка выскочила из бутылки и влетела прямиком в лицо вошедшей Насти, окропив ее всю шампанским. Полбутылки были потеряны.

– Ай! Ай! Ой! Ой! – кричала Настя, схватившись за лицо. Но ее руки, зажимающие нос, не могли остановить просачивающуюся тонкими струйками кровь.

Груня кинулась к старлетке, поволокла ее в ванную комнату. Холодная вода мало чем помогла, только сильно напугала Настю, когда кипенно белая раковина перед ней окрасилась кровавыми разводами. Тогда Груня отвела ее в комнату, уложила на диван, положив на лицо молодой актрисы мокрое, холодное полотенце.

– Успокойся ты уже! Подумаешь, пробка в нос влетела…

– Ты это сделала специально! – визжала Настя каким-то сорванным голосом.

– Ага! Делать мне больше нечего…

– Но так нельзя попасть случайно! Ты прицелилась! Ты убить меня хотела! – ныла Настя. – Зачем я только сюда сунулась? Ты сумасшедшая!

– Разве пробкой от шампанского убивают? – начала нервничать Груня.

– Ты хотела оставить меня без глаза, чтобы я не смогла играть! – не сдавалась Анастасия, изображая из себя умирающего лебедя.