Аврора резко побледнела, хотя кожа у нее и без того была прозрачной и белой, точно фарфор. Утратив надменность, она все же осталась умиротворенной и уверенной в себе, только вот нижняя губа предательски дернулась.

Я ухмыльнулась, взяв реванш.

– Когда мама обучала меня магии, она обучала меня и «политике». Рассказывала, на союз с кем можно рассчитывать, а кого не стоит даже пускать на порог… О тебе она рассказывала тоже. Королева Шепота. Громко звучит, не спорю. В детстве я, любознательная, много бы отдала за твою Шепчущую главу, но сейчас, когда выросла, я понимаю, что даже лишних пятьсот лет жизни не стоят того, чтобы делать то, что делаешь ради них с людьми ты.

Аврора рассыпалась в звонком смехе, ничуть не пораженная тем, что я знаю ее подноготную так же, как она – мою.

– Я никогда не отдам тебе Бёрлингтон, – прошептала я. – Может, поглощая души Нью-Йорка, ты и не уничтожаешь город из-за постоянного притока людей, но Бёрлингтон… Напасти в лице тебя он точно не переживет. К тому же я здесь обзавелась друзьями, так что вот мой тебе ответ: возвращайся домой, старушка. Я как-нибудь обойдусь без твоей сворованной книжонки.

Я махнула ей рукой, демонстративно разворачиваясь и наслаждаясь блаженной тишиной, которую оставила за собой. Ничто не могло переубедить меня: жемчуг матери так же сокровенен, как и жизни здешних горожан. Я, может быть, ужасная дочь и ужасная ведьма, но я не настолько ужасный человек. Я не…

– Это Джулиан убил твою мать.

Из легких словно выжгли весь кислород. Душа закровоточила. Мне пришлось сжать челюсть до скрежета, чтобы повернуться и снова встретиться с Авророй лицом к лицу.

– Повтори.

Аврора улыбнулась едва заметно, не в состоянии до конца скрыть, как рада, что ей удалось снова завладеть моим вниманием. Но куда большая радость для нее – растоптать меня в пух и прах.

– Джулиан убил твою мать, – сказала она медленно и громко, а затем, вдоволь насладившись моим потрясением и ужасом, добавила: – Когда родился. Его появление на свет заведомо предрекло ее гибель.

– Что ты несешь? Моя мать заболела раком задолго до безумства Джулиана!

– Мальчики, рожденные в союзе ведьмы и смертного мужчины, не обладают магией, – сказала она. – В таком союзе ею будут обладать только дочери. Для мальчика-колдуна же нужен и колдун-отец. Магия наследуется по половому признаку…

– Ты пересказываешь мне учебник по ведьмовской биологии? Это знает каждый ребенок! Но наш с Джулианом отец был колдуном. Валентин Эбигнейл… Все мои братья обладали магией!

– Все, кроме Джулиана, – упрямо заявила Аврора и подступилась ближе. – Потому что вы с ним не были рождены от Валентина Эбигнейла. Ваш с Джулианом отец – Исаак Грейс, обычный человек, преподаватель истории из Нью-Гэмпшера. Бедная Одри… Стать Верховной не означает повзрослеть, да? Твоя дорогая мамочка была далеко не святошей, какой все ее считают.

Нокаут.

– Твоя мать изменяла отцу. И не раз, – продолжала Аврора не без злорадства, пока я пыталась отделаться от липкого чувства, похожего на стыд и презрение. – Виктория всегда была влюбчивой. Спустя пару лет периодической связи, когда твой отец находился в очередной командировке, она узнала, что беременна. Только представь, какой раздор воцарился бы в ковене, родись у Верховной сын, не обладающий магией… На аномалию природы такое не спишешь. Однако дар сотворения заклинаний – спасение от любой беды. Так я сотворила Шепчущую главу, но даже она не идет ни в какое сравнение с тем, что сделала Виви. Нельзя принуждать магию служить тем, кто не избран ею. Это насилие над самой природой, которое не может остаться безнаказанным, – насилие и над самой магией, и над Джулианом тоже. Вот ответ на твой вопрос, что ты задаешь себе каждую ночь перед сном уже целых пять лет, – вот ответ, почему он такой. Извращенный. Сломанный. Я пыталась переубедить Викторию, – добавила Аврора и прочистила горло, когда голос вдруг ее подвел. – «Гори, но не сгорай, дай мне сгореть за то, чтоб ты столетия пылал…»

– Она сгорела, – поняла я шепотом. – Рак сжег ее изнутри.

– Час расплаты может настать не сразу, но он неминуем. Джулиан отвратителен, потому что противоестественен. Теперь ты понимаешь, почему я хочу, чтобы его не стало? Почему я хочу помочь тебе?

– Он знает? – спросила я, не моргая, вперив взгляд в блестящий асфальт. – Знает, что наш отец был человеком?

– Нет. Об этом было известно лишь трем людям на земле, и двое из них уже мертвы.

Отчего-то я не сомневалась, что третий человек – это Рэйчел, которая с детства была предана Виктории сердечно и самозабвенно, но говорить о ней с Авророй я уж точно не собиралась.

– А то заклинание мамы…

– Оно умерло вместе с ней, не вписанное в гримуар, и мертвым должно остаться навсегда. Одри, – Аврора сделала паузу и сложила обе ладони в перчатках на скрюченной ручке зонта. – Я говорю это не для того, чтобы причинить тебе боль. Наоборот… Это признание – жест моей доброй воли. Я хочу, чтобы ты поразмыслила над моим предложением, потому что Джулиан – это угроза для всего миропорядка. Думай, Одри, думай… Но знай, что меня приведет в восторг любой исход: твое согласие и наша сделка или те руины, что останутся от ковена Шамплейн. Я ничуть не расстроюсь, если ты сгинешь, но вот бусы… Бусы будет жалко, – грустно выдохнула она, глядя на мою шею, и раскрыла зонт, уходя.

Я отвесила ей вслед кивок, не то в благодарность, не то прощаясь, и едва не выронила скрипку из замерзших рук. Заледенело все, даже мои внутренности, рвущиеся на части.

На ватных ногах возвращаясь домой, я надеялась, что Коул уже лег спать, но рассчитывать на это было глупо: недавно он перешел с двухфазового сна на четырехчасовой по методу Николы Теслы. Все остальное время Коул проводил со Штруделем и ноутбуком в гостиной, куда перетащил даже доску со схемой преступления, чтобы полностью отдать спальню в мое распоряжение. Вот и сейчас с кухни доносился свист вскипевшего на плите чайника, а Коул гремел кружками, со своей извечной щепетильностью выбирая даже заварку.

– Малина с мятой или шоколадный апельсин? Хм-м…

Я повесила пальто на вешалку и бесшумно проскочила за спиной Коула, поспешно скрывшись за дверью спальни. Подавленная и униженная, я сбросила под кровать сапоги и быстро избавилась от промокшей одежды. Отложив душ до завтра, я надела футболку Коула, которую своровала из его шкафа, и с головой нырнула под ватное одеяло. Здесь было тихо, темно и спокойно, а потому уютно. Я зажала голову под подушкой, пытаясь скорее заснуть, чтобы избавиться от сомнений и ужаса. Однако прошло не больше десяти минут, как кто-то вдруг отогнул край одеяла, вторгаясь внутрь моего убежища.

– Хочешь посмотреть кино?

Я давно перестала злилась на Коула, но он, кажется, теперь злился на самого себя. Это было понятно по его бегающему взгляду и нервному почесыванию, когда он не знал, куда пристроить беспокойные руки. Смущенный и неуклюжий, пытаясь совершить то, что ему не доводилось еще никогда, – примириться. Коул потеребил одну из кудряшек, смешно торчащих на его затылке, и сел рядом. Сейчас он вызывал у меня одновременно два противоречивых желания – отвесить ему подзатыльник и прижаться всем телом.