— Умерли они, Кузьма Прохорович в избе угорел, тоже любитель был закладывать, а Мария Ильинична почитай как семь лет — в Елшанке, царствие ей небесное! — Ксения Ивановна торопливо перекрестилась. — Рак у нее нашли. Сначала вроде от сердца лечили, а потом опухоль в желудке нашли, а спасти уже нельзя было — такие вот у нас врачи. Умру — а к ним не пойду! В очередях насидишься, а когда примут — руками только разведут — поздно, мол, обратились. Ты ведь знаешь, родня-то Надькина из Красноармейска, хозяйство там у них было. Только когда вся эта история с Лешкой началась, дом Надя продала. А ведь и сад у них был, и огород хороший, сами все растили. И куры… — мне Надя рассказывала. Но и дома не хватило! Лешка, видать, много задолжал.

— А вы не знаете, чем он занимался?

— Как это сейчас говорят, бизнесом. У всех нынче бизнес. Раньше слыхом не слыхивали, а теперь радио включишь — про этот самый бизнес талдычат, телевизор — опять бизнес, ребятишки на улице — и те туда же. Эх, времена настали! — горестно покачала головой Ксения Ивановна. — А ты, случайно, не бизнесом занимаешься?

Ее слезящиеся глаза сразу как-то высохли, взгляд приобрел «страшную» проницательную силу.

— Нет, я служащая, — успокоила я старушку.

— А-а-а, — протянула Ксения Ивановна и принялась за очередную карамельку.

— А вы не знаете, где работал Надин брат?

— Что же ты у нее самой не спросишь? — вопросом на вопрос ответила держащая ухо востро Ксения Ивановна.

— Да она как-то не любит на эту тему разговаривать, — нашлась я.

— Да, тяжело ей. Говорить — только растравлять себя. Где работал Ляксей, я не знаю, но слышала, как Надька кричала на брата, говорила, что это, мол, все Артем твой, я, мол, тебя предупреждала, а ты ему, дурак, верил!

— А фамилию этого Артема вы не знаете? — Мне показалось, что табуретка подо мной начинает дымиться.

— Откуда ж мне знать? — задала старушка риторический вопрос.

— Может, слышали…

— А тебе-то это на что? — встрепенулась Ксения Ивановна, адресуя мне по-стариковски хитрый взгляд.

— Интересно. Сами понимаете, с Надей свободно об этом не поговоришь.

— Понимаю, — узкие губы Ксении Ивановны растянулись в невеселой усмешке. — У меня-то муж на войне погиб. Много лет прошло. Красавец был, на баяне играл. Я тебе апосля карточку покажу. Похоронка пришла. Ревела я белугой. И год прошел, и два, и три, а только со мной о Мише заговорят, я — в слезы! Любила его больше жизни самой, — голос Ксении Ивановны дрогнул.

— Ну, ну, — я ласково погладила ее сухую, морщинистую руку.

— Да это я так… — виновато улыбнулась она, смахивая непрошеную слезу.

— Вы говорите, Алексей погиб. А как это случилось?

— Повесился он. Надька с работы пришла, а он висит, и стул под ним валяется. Она сразу ко мне. Я дверь открыла, а она стоит бледная как смерть, только одними губами шевелит, а сказать ничего не может. Глазами моргает. А потом как закричит, как забьется. На пол упала — и давай орать, биться, визжать. Я сразу поняла: что-то с Лешкой. Тут перед этим к нему все какие-то мордовороты приезжали, в квартиру ломились. Я-то дома была, да сидела ни жива ни мертва, дыхнуть боялась. И не один раз приезжали-то они. Я потом в окно смотрела: вышли они, в машину сели, а машина тоже иностранная, большая такая, серая. Они на ней все время ездили…

Вот это бабуся! Что бы делали сыщики без таких вот любопытных и сердобольных пенсионерок? Ксения Ивановна запросто могла бы подрабатывать внештатной сотрудницей.

Время подходило к шести, скоро вернется с работы Лужина. Надо как-то отделываться от Ксении Ивановны. Не ждать же, в самом деле, когда появится Надежда. Я поблагодарила старушку за чай и встала с порядком надоевшего мне табурета.

— Куда же ты? — остановила меня хозяйка, взглянув на часы. — Скоро Надюша придет.

— Я забыла купить ей подарок, — соврала я, — я скоро вернусь.

— Ты приходи сразу после шести, — предупредила меня Ксения Ивановна, — она ведь только на полчаса в дом-то забегает, а потом снова уходит на несколько часов.

— Это куда же? — поинтересовалась я.

— Как куда? — посерьезнела бабушка. — К сектантам своим, на занятия.

— Что за сектанты, Ксения Ивановна?

— Не знаю уж, что за сектанты, — укоризненно произнесла она, — только она там все свободное время проводит, а бывает, что и они к ней наведываются: то по одному, а то по двое, по трое заглядывают.

— Может, это ее друзья? — сделала я предположение.

— Какие там друзья, — фыркнула бабуля, — все с такими серьезными лицами, словно на похоронах. Одеты кто в чем: один словно министр, у другого штаны с дырками, третий с каким-то дерматиновым чемоданчиком. Ни дать ни взять, как наш слесарь. А на работе у Надежды люди все прилично одеваются, — со знанием дела заключила старушка.

— Я пойду, Ксения Ивановна, а то магазины закроются, подарок не успею купить.

Я вышла во двор, прикидывая, видно ли мою машину из окна бабулькиной квартиры. Получалось, что не видно. Вот и ладушки, — подумала я, запуская двигатель, — по крайней мере, не нужно делать лишних перемещений. Я собиралась дождаться прихода Лужиной не для того, чтобы с ней встретиться, конечно, а чтобы все-таки пробраться к ней в квартиру после ее ухода. Я закурила сигарету и приготовилась ждать.

Третий раз за сегодняшний день я поднималась пешком на девятый этаж.

Ксения Ивановна не ошиблась, все произошло именно так, как она предсказывала: Лужина вернулась домой и спустя сорок минут снова вышла из подъезда. Я не сомневалась, что отправилась она в Центр Хаббарда. Что ж, это ее дело, мне это было только на руку.

Тихо как мышка я подкралась к ее двери: если выйдет Ксения Ивановна — мне несдобровать. На мое счастье, из-за ее двери доносился звук работающего телевизора. Уже более спокойно я достала отмычки и через минуту уже входила в квартиру Лужиной, осторожно закрывая за собой дверь.

Это была типовая трехкомнатная квартира, внутреннее убранство и обстановка которой говорили о немалых денежных затратах, но также свидетельствовали о совершенном отсутствии вкуса.

Дорогие полосатые обои темно-зеленого цвета совершенно не гармонировали с мягкой мебелью, обтянутой пестрым гобеленом. Шторы на окнах существовали как бы сами по себе, их бледно-розовый цвет совершенно не вязался ни с серым ковровым покрытием, ни со стоящим рядом шкафом с отделкой под натуральный дуб.

Я прошла в спальню. Та же дисгармония царила и там. Широкая двуспальная кровать была застелена турецким покрывалом, по розовому фону которого, подобно лозам, кудрявились какие-то длинные стебли, оканчиваясь огромными ярко-красными цветами. Дополняли картину небрежно торчащие рюши. Кружевные накидки на подушках выглядели по-мещански сентиментально и безвкусно. Со шторами в спальне случился тот же конфуз, что и со шторами в гостиной: блекло-лазурные и отороченные золотом, они совершенно не сочетались с покрывалом и темно-коричневым ковром.