Комнаты, казалось, задыхались от хаотичного нагромождения мебели, от всех этих ковров, рюшей и кружев, вгоняющих в тусклый летаргический сон, повергающих в некое бездумно-тяжелое оцепенение.

Чтобы окончательно не поддаться его гнетущим чарам, я приступила к обыску. Начала со шкафов, потом перешла к ящикам стола. Я всюду натыкалась на портреты небезызвестного Л. Рона Хаббарда. Наверное, саентологи хорошо усвоили один из основных диалектических законов Гегеля, согласно которому количество переходит в качество.

С одной стороны, обилие основоположника саентологии могло говорить о фантастическом фанатизме Лужиной. С другой стороны, если она ни малейшим образом не сомневается в учении, которое исповедует, зачем столько подтверждений ее глубокой веры? А может, Лужина боится, что, окажись портретов Хаббарда хоть на один меньше, основы ее веры пошатнутся?

В одном из ящиков стола я обнаружила какие-то документы и записи. Я тщательно перебирала каждую мелочь, не желая что-либо упустить. В гостиной я в первую очередь занялась стенкой. За двумя рядами тонконогих фужеров я обнаружила резную шкатулку. В таких обычно хранят «фамильные» драгоценности, золото и всякие побрякушки.

Шкатулка была закрыта, и, чтобы не обременять себя поисками ключа, пришлось снова воспользоваться отмычками. Серьги с небольшими зеленоватыми камнями, несколько перстней, пара браслетов, один — из полудрагоценных камней, другой — серебряный, состоящий из двух полукружий, которые защелкивались на запястье наподобие наручников. Его я положила в карман «харлейки». Еще там было несколько золотых и серебряных цепочек, некоторые — с кулончиками. Я заперла шкатулку и поставила ее на прежнее место.

В книжном шкафу на самом видном месте стояли «Дианетика» Хаббарда и несколько других его трудов. Я сняла с полки несколько книг большого формата, которые не стояли, а лежали на ней стопкой. Энциклопедический словарь, Атлас мира, Словарь русского языка Ожегова и фотоальбом. Он меня заинтересовал: Надя в детском саду, в школе, с братом, с родителями, на пляже, на катке, на пьедестале почета. Интересно, каким видом спорта она занималась? Я внимательно вглядывалась в черно-белую фотографию.

Все три девушки были в спортивных костюмах, на заднем плане — стена, отделанная светлым кафелем. Манеж? Спортзал? Бассейн? Бассейн… Ну конечно же, бассейн!

И тут я услышала, как открывается входная дверь. Я-то рассчитывала, что у меня есть еще как минимум часа полтора. Что ж, рано или поздно нам все равно пришлось бы встретиться.

Я положила фотоальбом и села в кресло.

Лужина, кажется, нисколько не удивилась, увидев меня. Она скользнула по мне каким-то отрешенным взглядом, перешагнула через разложенные на полу книги и встала посреди комнаты.

— Я чувствовала, что вы подбираетесь ко мне, просто не ожидала, что это произойдет так скоро, — лицо Лужиной было бледнее обычного.

Она говорила сквозь зубы. Я не могла понять: то ли она по-прежнему давала волю своему высокомерию, то ли, наоборот, как-то сразу сникла и обессилела. Она смотрела мимо меня. На какое-то время я застыла в замешательстве.

— Вы отомстили Грушину за смерть своего брата? — бросила я в пустоту.

— После трагедии с Алешей не было ни одного дня, чтобы я не думала об этом. Куда я только не ходила: и в прокуратуру, и в милицию — все без толку. Конечно, никто не захотел разбираться, из-за чего это произошло, тем более что прямых доказательств виновности Грушина не было. Он просто подставил Алексея. Я даже не знаю толком, как все случилось. Просто Алексей вдруг оказался должен огромную по тем временам сумму. Даже если бы мы продали все, что у нас было, все равно не смогли бы выплатить даже половину.

Начались ежедневные угрозы и наезды. Звонили даже мне на работу. Леша пытался как-то оттянуть срок уплаты, продал машину, чтобы погасить проценты, которые накатывались как снежный ком, но, видимо, поняв, что все бесполезно, наложил на себя руки. Они и после этого еще с полгода доставали меня — требовали продать квартиру. Тогда я обратилась в РУОП, и меня оставили наконец в покое.

Я знала, что брата уже не верну, но не могла смириться с мыслью, что виновный в его смерти разгуливает на свободе. А тут еще в народные избранники захотел, этакий херувимчик, ничем не запятнанный. — Лужина скривила рот в презрительной усмешке. — В общем, так распорядилась судьба.

Когда в начале вечера Сергей представил мне Грушина — я ведь не видела его раньше, — я поняла, что другого шанса мне может не представиться. Все получилось очень легко. Я только делала вид, что пью, и была все время начеку.

— Вы сторожили Грушина в раздевалке, и когда он вышел из сауны, пошли следом…

— Да. Он ничего не подозревал, он же не знал, что я сестра Алексея. Да, наверное, если бы и знал… — она на минуту замолчала. — Короче говоря, я подплыла к нему сзади, набрала в легкие побольше воздуха, обхватила за шею и… нырнула. Он ничего не мог сделать, только головой крутил…

— И поэтому у него вот от этого браслета, — я достала из кармана серебряный ободок, — осталась на шее царапина. Вы, конечно, сразу же сняли его и спрятали в раздевалке. Он довольно-таки невзрачный, и никто этого не заметил. Меня только смущало, что царапина у Грушина осталась на правой стороне. Ведь если бы его утопил правша, то след был бы впереди слева. Когда я сегодня пришла к вам на работу, вы складывали бумаги, но потом что-то написали на календарном листке. И писали вы левой рукой.

После того как я опросила всех участников вечеринки, я заподозрила вас. Но, во-первых, я не видела мотива. Он обозначился после того, как я пообщалась с вашей милой соседкой. А во-вторых, у меня вызывало сомнение, что женщина могла бы сделать это. Ваша фотография на пьедестале почета развеяла и его.

Лицо Лужиной было каменным, как у мраморной статуи.

— Говоркова, наверное, увидела вас в тот момент, когда, покончив с Грушиным, вы направлялись в раздевалку?

— Когда я только вылезала из бассейна, — поправила меня Надежда.

— Ага! Я догадывалась, что она что-то видела, но не хочет мне говорить. Наверное, вы знали за ней какие-то грехи и пригрозили, что откроете ее тайну, если она выдаст вас. Она говорила мне, что была в душе, и стояла на своем даже тогда, когда ее опровергли Шубин и Купцова. В том, что она не могла утопить Грушина, я была уверена на сто процентов, она всегда еле держалась на воде. Так чем же вы ее так запугали?

Лужина ехидно усмехнулась.

— Пообещала, что расскажу о том, сколько мы нахапали взяток. Может быть, это и нельзя доказать, но она перепугалась до смерти. Наверное, боялась, что как-то повредит этим своему благодетелю — Верещагину.

— Раз уж вы все равно шантажировали Говоркову, не лучше ли вам было бы сказать, что вы были в раздевалке вместе? — Я стала разбирать ситуацию, как разбирают партию шахматисты. — Тогда у вас было бы хоть какое-то алиби.

— Наверное, это было ошибкой, — с каким-то безразличием откликнулась она, — в тот момент мне показалось, что будет лучше, если мы скажем, что были в разных местах.