Но есть не менее сильные аргументы и с другой стороны. Самый явный из этих аргументов заключается всего лишь в следующем: притом что настроение может быть восприимчиво к биологическому состоянию, оно не менее восприимчиво и к психологическому состоянию. Самый наглядный пример: согласно нашим ожиданиям, влюбленные находятся в состоянии возбуждения и подъема настроения. Такое сравнение проводит бывший пациент Джон Кастенс (John Custence), страдавший манией, вспоминая свое состояние (Custance, 1952). По существу, в той мере, в которой психологические реакции имеют, по крайней мере, временное воздействие, наблюдая за колебаниями настроения, мы можем видеть, что отношение между биологическими и психологическими причинами нельзя считать односторонним.

Действительно, существует веское основание для утверждения, что в определенных ситуациях нормальные люди могут приходить в аффективные состояния, поразительно похожие на гипоманиакальные (хотя оказывается, что такие ситуационно индуцированные состояния долго не продолжаются после окончания самой ситуации). Например, Фрейд, ссылаясь на работу Лебона (LeBon, 1986)[15] при обсуждении психологии толпы (Freud, 1922/ 1949), отмечал, что переживания и поведение людей в толпе, особенно в праздничной толпе, отражает освобождение от обычных ограничений «идеала Эго» (или Супер-Эго), похожее на то, которое наблюдается при мании.

Фрейд говорит, что «…в массе индивид попадает в условия, разрешающие ему устранить вытеснение бессознательных первичных позывов… Угасание при этих условиях совести или чувства ответственности нашего понимания не затрудняет» (Freud, 1921/ 1955, р. 74)[16].

Несомненно, что освобождение от личной ответственности, которое наступает во время пребывания в группе, может вызывать возбуждение и поднимать настроение. Действительно, Лебон описывает «сознание толпы», утрату ею моральных запретов и нормальных ограничений разума (никаких следов «критического духа»), говоря об огромной внушающей силе такого освобождения. Описание Лебоном толпы также включает в себя формальные характеристики мышления и познания («немедленное обобщение»; «установление связи между разобщенными элементами»), которые чрезвычайно похожи на гипоманиакальные.

Нетрудно найти и современные примеры, позволяющие сопоставить возбуждение и устранение запретов при встречах людей на праздниках или непосредственно в группах, деятельность и цель которых как раз и состоит в освобождении от запретов. Описан случай так называемого «одичания», когда группа подростков специально демонстрировала отсутствие у них каких бы то ни было ограничений, кульминацией чего было грубое изнасилование, — такое поведение предполагает гипоманиакальное возбуждение. Один из участников этого события описывает его так: «Все смеялись и прыгали вокруг… и каждый вел себя глупо» (The New York Times, 11/4/89).

Существуют и другие мнения в пользу психологической причины. Несмотря на выводы, с которыми соглашался сам Фрейд, эти маниакальные эпизоды периодически появляются вне всякой связи с психологически значимыми событиями; примером тому служат многочисленные свидетельства людей, наблюдавших такие эпизоды. Например, Томас Фримен (Thomas Freemen) рассказывает о маниакальном эпизоде, возникшем у его пациентки при появлении в палате санитара, молодого мужчины, в которого, по ее мнению, она влюбилась (Freeman, 1976). Возможно, более информативным станет замечание Клары Томпсон о возникновении гипоманиакального состояния у изначально депрессивной и обвиняющей себя пациентки после всего лишь нескольких недель психотерапии с симпатичным психотерапевтом (Green, 1964). Клинический опыт свидетельствует о том, что такое развитие гипомании происходит совсем нередко, ибо есть описание нескольких подобных случаев.

Такова одна точка зрения из многих при ответе на вопрос, вызваны ли маниакальные или гипоманиакальные эпизоды (или депрессивные эпизоды, с которыми они, как правило, тесно связаны) чисто биологическими причинами. Такие состояния явно свидетельствуют о наличии внутреннего конфликта; в них содержится психологическая динамика. Нетрудно понять, что на настроение или основное эмоциональное состояние можно прямо воздействовать как биологически, так и психологически; но трудно себе представить, как с помощью химии создать определенную психологическую динамику.

Джон Кастенс, страдавший маниакально-депрессивными состояниями, предлагает свое видение этой психодинамики. Оно подтверждает предположение Фрейда. Кастенс свидетельствует: «В состоянии депрессии меня преследовало чувство вины; моя нравственность не давала мне покоя… Что бы я ни делал, я чувствовал, что должен сделать что-то еще. Меня все время беспокоили мои прошлые грехи и неудачи…» (Custance, 1952, р. 61), тогда как в состоянии мании наблюдалось прямо противоположное: «В маниакальном состоянии [бремя морали] с меня спадало словно по волшебству» (Custance, р. 50).

Именно поэтому состояния мании и гипомании, а также депрессии нельзя считать просто «нарушениями настроения». Гипоманиакальные состояния не состоят лишь из ощущения возбуждения и чувства приподнятого настроения. Это возбуждение и приподнятое настроение имеют идейное содержание, и это содержание воплощает в себе особые установки, предвосхищающие тревогу. Фактически эти защитные установки время от времени сознательно формулируются. Можно говорить о почти что гипоманиакальной идеологии, о принципах гипоманиакальной подверженности внутренним побуждениям. Кроме всего прочего, она является программой, которая определяет проявление спонтанности, быстроту реакции, отвергает второстепенные мысли, сомнения и ограничения, а вместе с ними рефлексию, рассуждения и оценки (Custance, р. 174). Несомненно, такая точность и определенность в процессе регулярных клинических наблюдений создают у врача впечатление, что гипоманиакальная эйфория является искусственной или стремится быть таковой. Как говорит Кастенс, цель, которую нужно достичь, — это «свобода делать что хочется, свобода освобожденного Ид… свобода от всевозможных законов, ограничений и запретов» (р. 145).

Правда, чаще всего такая свобода описывается здесь не как программа, а как исключительное ощущение. Но это говорит о том, что такое ощущение не достигается и не продолжается в отсутствие деятельности. Это становится особенно очевидно, когда эйфория начинает истощаться. Бывший маниакальный пациент Алонсо Грейвс (Alonzo Graves), отмечая у себя нестабильность резкого подъема настроения, подробно говорит о необходимости активно поддерживать такой подъем. Он пишет: «При постоянных вторжениях реальности эйфория… скорее всего, заканчивается и требует некоторой намеренной мобилизации… Чтобы чувствовать себя радостным и неунывающим, мне лично приходилось петь …» (Graves, 1942, р. 673).

Очевидно, что действия должны быть такими, чтобы препятствовать мыслям, в которых содержится самокритика. Прежде всего, согласно Кастенсу, это означает «быть в состоянии постоянной активности»; «кроме всего прочего, нужно постоянно оставаться в движении» (Podvoll, 1990, р. 76).