Наверное, симптомы и характерные черты навязчивой одержимости являются самыми известными и широко распространенными. Но разновидности этих симптомов и характерных черт проявляются в очень широком диапазоне и самых разных контекстах навязчиво-одержимого характера. Их можно заметить и у людей, которые стремятся достичь многого, и у людей, у которых такое стремление выражено значительно меньше, чем беспокойство. Вполне вероятно, что эти различия характера, о которых мы знаем совсем немного, включают в себя различия в степени ригидности, хотя вряд ли они могут определяться только ею.

Различия в степени ригидности могут оказаться важным фактором в выявлении различия между теми формами навязчиво-одержимого характера, которые могут стать основой для паранойяльного развития, и гораздо более многочисленной группой форм, которые такой основой не становятся. Большинство — явно менее ригидные люди, страдающие навязчивой одержимостью, очень хорошо осознают внутренний конфликт и даже поглощены им. Больше осознавая то, что считает своей слабостью и неадекватностью, такой человек скорее будет вести внутреннюю борьбу с самим собой, выражать постоянное недовольство собой и испытывать беспокойство. Более ригидные люди, слишком самоуверенные, уверенные в своей силе воли, испытывают больше презрения к слабости, они чаще более догматичны, и вместе с тем у них выше степень самоотчуждения. Как станет ясно впоследствии, теоретически более вероятно, что паранойяльные симптомы будут развиваться в последнем случае.

Помимо этих разновидностей навязчиво-одержимого характера динамика ригидной личности может разветвляться или распространяться в разных направлениях, и вполне вероятно, что симптомы и характерные черты навязчивой одержимости будут как-то связаны с одним из этих направлений. Так, например, они, скорее всего, будут присутствовать у людей с выраженными садистскими или мазохистскими склонностями, причем могут сопровождаться тревожностью в отношении силы или слабости воли, стремлением заставить другого человека уступить или уступать самому, приучать других к дисциплине или самому подчиняться ей (Shapiro, 1989). Паранойяльные состояния, тесную связь которых с состоянием навязчивой одержимости мы рассмотрим более подробно, — это еще одна разновидность ригидной личности. И как мы убедимся впоследствии, характерные черты навязчивой одержимости широко распространены и заметны, по крайней мере, в двух формах шизофрении. Повторяю, все это свидетельствует о том, что обычные психиатрические категории описывают не конкретные заболевания, а разновидности нарушений более общих форм характера.

Сходство установок, соответствующих навязчивой одержимости и паранойе, а также основных форм присущих им симптомов оказывается поразительным, несмотря на различное содержание симптомов и традиционно признаваемых защитных механизмов. Это сходство настолько тесное, что позволяет выделить два состояния, которые во многих отношениях «ощущаются» (feel) похожими. Осознанная оценка навязчивой личностью своего состояния кажется мягче остро паранойяльной формы самоосознания. В первом случае имеет место осмотрительная намеренность действий, во втором — еще более тщательное соблюдение предосторожности; предвидение несчастья или неудачи, которое мы называем навязчивой тревожностью, — и паранойяльное ожидание угрозы; упрямое сопротивление разному влиянию в одном случае — и подозрительное сопротивление в другом.

Связь наблюдается и в дальнейшем. Мы уже рассматривали родство догматических установок, общих для навязчивого характера и паранойяльного знания. Можно сказать, что даже общее свойство паранойяльного бреда — лишенная реалистических пропорций поглощенность той или иной идеей — напоминает крайнюю форму одержимости. Именно их формальной связью можно объяснить возможные затруднения в установлении точного диагноза между паранойяльным и крайне ригидным состоянием навязчивой одержимости, а также в случайном развитии одного состояния из другого.

В некотором отношении формальную связь между навязчиво-одержимой и паранойяльной ригидностью можно выявить довольно точно. Очевидно, что при их сравнении в каждом случае паранойяльное состояние оказывается более ригидным, однако это не самая характерная особенность, присущая этой связи. Самой поразительной чертой является превращение внутренней навязчиво-одержимой борьбы с собой в соответствующее паранойяльное переживание конфликта с внешним противником. Это довольно точное соответствие. Когда навязчивая личность осознанно участвует во внутренней борьбе против любых «уступок» себе и различных послаблений воли, паранойяльная личность борется против внешних сил, заставляющих ее «уступить», стремящихся ее подчинить или к чему-то ее принудить, ослабить ее волю или прекратить сопротивление. Там, где человек, страдающий навязчивой одержимостью, борется с ощущением, что он оказывается менее значимым, чем должен быть, паранойяльная личность борется с внешними силами, заставляющими ее покориться и почувствовать свою ущербность. В каждом ригидном состоянии основной является борьба, направленная на то, чтобы подчинить себя своей воле. Навязчиво-одержимая личность так и воспринимает эту борьбу — как усилия, направленные на преодоление собственной слабости, тогда как у паранойяльной личности место этой борьбы смещается вовне. Это превращение обусловливает более полное внутреннее отчуждение человека (табл. 2).

Таблица 2. Ригидные типы динамики

Для любой формы психопатологии в той или иной мере характерно наличие самоотчуждения. Оно явно наблюдается в попытках навязчиво-одержимого человека отождествить себя с тем, кем, по его мнению, он должен быть, и в его отказе от чувств и желаний, противоречащих его намерениям, задачам и правилам. Наиболее явно оно проявляется в его признании таких чувств и желаний в крайне ограниченной и предвзятой форме, с точки зрения их несоответствия стоящим перед ним целям, то есть только как искажения, погрешности или слабость воли, как, например, лень, «инерция» или «что-то детское внутри». При этом, пусть весьма ограниченно, человек, страдающий навязчивой одержимостью, признает наличие таких чувств и желаний. Если он не признает их полностью как собственные чувства и желания, но он, по крайней мере, переживает их как свои огрехи и свои слабости или же как свои неудачи в отношении того, кем он должен быть. Он на самом деле сокрушается из-за этих недостатков и неудач, осознает свой стыд и постоянно выражает недовольство собой, вспоминая о том, кем он должен быть.

В случае паранойяльной личности более сильный скрытый стыд и презрение к себе приводит такого человека к состоянию более или менее стабильной ригидности, к более настоятельному, но менее успешному отказу от собственной жизни. Взяв крайний случай Шребера, пациента Фрейда, на материале которого тот изучал паранойю, мы увидим, что Шребер настойчиво отрекался от своих женских сексуальных фантазий, с негодованием заявляя, что его личность «морально безупречна»; при этом у себя в воображении он представлял, что под воздействием внешних сил превратился в «женщину-шлюху» (Schreber, 1955).