ходу не меняют положение дел. Если они и влияют на жизнь рабочих, то лишь в минимальной степени. Изменения наступят позже, в самом конце XVIII века и в следующем столетии. Вероятно, механизация шла, но медленно и переворота в комплексе действий пока не производила. Все эти идеи свидетельствуют скорее об обострении чувствительности в культуре XVIII века, нежели о серьезных изменениях в профессиях; изменились и стали тоньше чувства, что было заметно и в разных других «местах». Изменяется даже образ детства, возникает внимание к его «слабостям» и «хрупкости», о чем свидетельствует, например, роман Жан-Жака Руссо «Эмиль», написанный в 1761 году728; изменяется образ жестокости, пересматривается отношение к пыткам или «допросам с пристрастием», о чем в 1764 году пишет Чезаре Беккариа в трактате «О преступлениях и наказаниях»729; наконец, изменяется образ рабства, начинают вызывать тревогу эти существа, «обреченные на жизнь в чудовищных условиях… на бесконечную работу повсюду в Америке… под недремлющей плеткой злобного надсмотрщика»730, о чем в 1770 году писал аббат Гийом Рейналь. Происходят медленные изменения порога толерантности в нравах и поведении, меняются границы приемлемого; делается акцент на «невыносимом». При этом высказывались суждения, позже признанные «полными безразличия». Габриель Жар, в 1774 году бывший строгим наблюдателем за европейскими шахтами, проявлявшим интерес к любому приему, который позволил бы экономить расходы и усилия, считал полезным и даже необходимым использование труда совсем юных детей в скважинах: их малый рост лучше всего подходил для перемещения по низким галереям, «пока еще не были построены специальные дороги»731. Такой же обыденностью считалась работа детей в шахтах по ночам, и столь же «невидимыми» были их возможные страдания. На фоне вполне реального сочувствия многих наблюдателей к труду бедняков существовало то, что впоследствии проявится как «бесчувственное отношение» к некоторым из них.

Однако преобладает беспрецедентное «сострадание», к которому добавляются многочисленные протесты против принудительных работ на строительстве «великих дорог», тогда как «старинные поземельные росписи» обязывали «крепостных работать по воле сеньора»732. Начинается и во второй половине XVIII века оживляется пересмотр этого положения дел. Отметим, например, долгий процесс по иску жителей более чем тридцати приходов Ангумуа, возбужденный в 1765 году, чтобы ограничить права графа Шарля-Франсуа де Брольи, в котором 18 декабря 1768 года сенешальством Ангулема было отказано, но который свидетельствует о начале решительных коллективных действий. Некоторые результаты принес похожий иск против прав сеньора Эльзаса, значительно ограниченных постановлением от 24 декабря 1783 года733. Наконец, в 1787 году Шарль-Александр де Калонн, генеральный контролер финансов при Людовике XVI, сократил талью и заменил барщину денежным оброком. Это решение сразу же приветствовал граф Луи-Филипп де Сегюр как знак «окончания многовекового варварства»734.

В среде рабочих также наблюдались многочисленные недовольства существующим положением вещей. В Лионе в 1786 году в результате массовых беспорядков были удовлетворены требования повысить жалованье «ткачей, к которым присоединились шляпники»735. Вероятно, эти волнения были вызваны «деспотизмом» торговцев и «рабством», в котором они держали рабочих. Об этом поется в ироничной песенке английских ткачей, примерно в то же время воспротивившихся снижению заработков, когда торговцы заставили их платить за нити, купленные у коммандитистов. Отсюда – увеличение продолжительности рабочего дня для компенсации потерь. Эта «радость суконщика» была высмеяна англичанами: «в том, что заработок ничтожен, виноваты прядильщики, и надо их извести»736. В 1778 году у «волнений» на шпалерных мануфактурах в Бовэ, где трудилось более тысячи рабочих, была двойная цель: «повышение заработной платы и сокращение продолжительности рабочего дня»737. Те же задачи в 1780 году преследовались работниками «генеральной ассоциации» бумажной промышленности, объединившей предприятия Оверни и Юго-Запада738.

О продолжительности жизни

Во второй половине XVIII века у энциклопедистов и видных ученых появляется еще одна совершенно особая тема, которую невозможно не упомянуть: это физический износ, в буквальном смысле подсчитанная продолжительность жизни, подробно описанная связь между продолжительностью жизни и профессиональными заболеваниями. Вот какой вывод делает Дидро: «Существует множество изнуряющих профессий, которые очень быстро вытягивают все силы и сокращают жизнь»739. К такому же заключению на конкретных примерах приходит Королевское медицинское общество, в 1778 году исследовавшее Марсель и его окрестности. В работе описаны провансальские крестьяне, «изнуренные тяжелой и неумеренной работой… которые к сорока пяти годам превращаются в стариков и умирают раньше срока»740; Бюффон же сравнивает жизнь в Париже и в сельской местности: «в деревнях люди больше устают, хуже питаются и умирают гораздо раньше, чем жители городов»741. В 1749 году естествоиспытатель провел первые исследования условий труда и профессиональной среды и установил их взаимосвязь с продолжительностью жизни, данные занес в таблицы. Проведенные проверки подтвердили его выводы: в Париже по сравнению с сельской местностью вдвое больше людей старше восьмидесяти лет и вчетверо – старше девяноста742. То же самое можно обнаружить в некоторых исследованиях шахт, проведенных в конце века, что отличает их от индифферентного отношения к положению трудящихся Габриеля Жара, которое сквозит в докладах, сделанных им в 1774 году743. Тяготы, переносимые под землей, обусловлены не только вдыхаемыми веществами, возможными авариями, миазмами, газами, водой, но и неудобными перемещениями, вынужденными позами и движениями, что влечет за собой истощение жизненных сил: «Во многих галереях передвигаться возможно лишь на четвереньках. Приходится постоянно сгибаться и даже сидеть на корточках. <…> Эта вынужденная поза очень вредит организму и сокращает жизнь рабочих, поэтому следовало бы делать галереи немного повыше»744.

Подобные мнения исходят и от участников событий, что наиболее показательно. Венсан-Мари Воблан в конце века упоминает крестьян из Гран-Сен-Бернара, утверждавших, что «не живут долго», потому что им приходится «часто подниматься на гору и спускаться с нее, что очень утомительно»745. Вдали от сельского мира, в кузницах, на фоне нового прогрессивного метода – пудлингования, «ручного перемешивания расплавленного металла для удаления углерода», изобретенного в 1780 году в Великобритании, – обнаруживается такая затрата «мускульной силы» рабочими, что, когда им переваливает за сорок лет, они не могут продолжать работать»746; стригальщики сукна, вынужденные заниматься «самой тяжелой работой»747, орудуя тяжеленными ножницами, по словам Дюамеля дю Монсо, полагают, что «не смогут работать после того, как им исполнится пятьдесят лет, – так много сил, ловкости рук и остроты зрения требует эта работа»748.

На протяжении XVIII века продолжительность жизни, так же как и влияние отдельных профессий на возможность преждевременной смерти, занимала умы ученых.

Разделение труда

В