– Слушай, Славушка! – очень мягко заговорил Василий. – Ты меня знаешь не первый день. И ты мне веришь. Врачу не всякая операция легка и приятна. Разведчику тоже. И солдату. Мы в сердце вражеской страны. Её войска сжигают, опустошают нашу родину, притом ворвались они тайно, вероломно, подло. Половина Украины – развалины. Вся Белоруссия – пожарище. Не забывай Смоленск. Какие у тебя могут быть сомнения в том, чтобы, продвигаясь как партизанская группа по тылам вражеской страны, мы добывали бы оружие, боеприпасы и продукты за счёт ресурсов этой страны? Может быть, у тебя есть другое предложение? Я тебя спрашиваю сейчас как твой друг, как старший в этой группе и как коммунист, перед которым стоит сложнейшая тактическая задача, хорошо сформулированная Кирилловым. Правдивцев, ваше мнение?

– Не понимаю, как такой вопрос можно дискутировать. Кириллов и Терентьев правы. В чём сомнения Славки Иванова?

– Да ни в чём, ребята, просто так… Трудновато! Никогда не приходилось… до того случая с проклятым бельём. Оно и сейчас на мне, а всё как-то неприятно вспоминать. Оставить спор, будем искать эти самые ресурсы вражеского тыла! Только где их искать?

– В ближайшей деревне, а в ней – в самом богатом дворце, палаццо, замке, особняке и любом ином строении, которое не подходит под рубрику хижина. Оные исключаются из программы по известному лозунгу: мир хижинам, война дворцам. Лозунг правильный, хлопцы. Пошли на поиски дворца! Айда!

Действительно, очень быстро наткнулись на большую деревню, на краю которой стоял каменный двухэтажный дом за решётчатой оградой. Уже совсем стемнело. Дом чернел на фоне звёзд массивной тихой громадой. Где же тут кухня?

– Кто первый рискнёт?

– Давайте уж я. А вы стойте под окном, и чуть что – свистите тревогу. Эх, окно-то с решёткой! – и Правдивцев огорчённо потряс прутья тонкой железной решётки.

Кухонное окно, которое предварительно определили по конфигурации самого дома и по расположению на крыше кухонной трубы, защищали, кроме решётки, прочные запоры, двойные рамы и толстые стёкла. Но за таким укреплённым окном можно было надеяться на обилие ресурсов. Пришлось повозиться вчетвером, но через полчаса выломали два прута, вскрыли раму и подсадили Правдивцева на подоконник.

Ожидание было напряжённым. Ждали любой беды, выстрела, крика, набата, тревоги. Как впоследствии признались друг другу все, это был первый в жизни опыт экспроприации: никто из четырёх партизан не участвовал даже в набегах на чужие яблоки. А тут… ночь, тишина, чужая земля, опасность и надежда.

Вдруг кухня озарилась слабым светом.

Трое под окном присели, каждый схватил своё оружие – железную штангу, нож, брусок… Тень человека падала на стену. Оказалось, это Правдивцев не смог разобраться в чужом месте и зажёг спичку. Вот он уже у окна.

– Ребята! Принимай!

Боже мой! Хлеб! Большая буханка. Вторая! Копчёное сало. Пятилитровая банка маринованной рыбы. Вячеслав запротестовал было против банки, но Терентьев уже обнял её с отеческой нежностью и наотрез отказался от разлуки с нею. Сверх всех этих благ Правдивцев прихватил несколько банок консервов и, заглянув в погреб, обнаружил там сотни бутылок вина, из коих две взял с собой.

– Хоть приличное выбрал-то? – придирчиво поинтересовался Терентьев. Славку душил смех, несмотря на всю напряжённость ситуации. У Терентьева в объятиях звучно плескалась банка с рыбой.

– Ты хоть маринад-то выплесни, гастроном! – с досадой посоветовал Иванов.

– Что ж, это здоровая и полезная мысль, – беззлобно согласился Терентьев и вылил маринад, распространивший на квадратную милю упоительный аромат специй.

– Стой, ребята, здесь какие-то бидоны!

Партизаны продвигались улицей спящей деревни. На углу переулка, куда должны были свернуть друзья, чтобы кратчайшим путём достичь лесной опушки, действительно белели во тьме ряды жестяных бидонов. Стояли они на низком деревянном столике. В нескольких бидонах оказалось молоко, в одном – сметана и в крайнем – свежее крестьянское масло.

– Может быть, это хлеб-соль нам со стороны сознательного населения? – высказал предположение Кириллов.

– Госпоставки для Гитлера! – мрачно определил Правдивцев.

– Что ж, ребята, рискнём попробовать. Угощайтесь сметаной, кто любит. Ох, и холодна!

Проведя дегустацию сметаны и предвкушая роскошный обед из захваченных ресурсов, двинулись к лесу. У всех было самое приподнятое настроение, один Славка вдруг загрустил. Он дегустировал сметану последним и, кажется, переусердствовал. Теперь она не ласкала, а жгла, взрывала и штурмовала его внутренности.

– Что с тобой, Славка, приключилось?

– Ох, братцы, перехожу с поршневого на реактивный двигатель… Как это у деда Щукаря-то получилось: дескать, стр-р-радаю животом! Скорей бы до леса добежать, что ли, ох!

Ребята помирали со смеху. И когда наступил рассвет и время привала, измученный своим неожиданным недугом «реактивный» Вячеслав смог от всех трофеев только чуть пригубить кислого красного вина.

Остальные, хоть и горячо сочувствовали товарищу, всё-таки с усердием навалились на ресурсы. Бледный Вячеслав с завистью смотрел, как Терентьев уписывает маринованную рыбу. Оказывается, эта рыба была гастрономической страстью Василия.

В благодушнейшем настроении, под шелест ветра, Терентьев даже запел: «Выплывают расписные…».

Но, как ни приглушённо звучала в чужом лесу эта песня, всё-таки слушатели предложили перенести художественную часть до… советской границы.

Теперь с каждым днём старались забираться больше на восток. Продукты после первого празднования свободы тщательно разделили на рационы и распределили по мешкам. Движение становилось затруднительнее. Попадалось множество каналов, речушек, ручьёв, запруд, целый лабиринт естественных и искусственных оросительных систем. Их преодолевали то вброд, то по мосточкам и доскам. На любой такой переправе могла произойти опасная встреча. Но правильная разведка делала своё дело, день шёл за днём – группа двигалась незамеченной!

Поражало обилие колючей проволоки. Здесь ведь не было ни лагерей, ни зон, ни тюрем, а проклятый штахельдрат[53] оцеплял и опутывал каждый участок земли, огораживал пригородные хозяйственные угодья, обозначал какие-то границы, оплетал огороды и сады, будто здесь все люди вели между собой кровопролитную войну. Не хватало только минных полей и осветительных ракет!

– Страна – тюрьма! – ворчал Терентьев, отдирая в темноте штаны от цепких железных шипов. – Самый богатый человек здесь – наверняка фабрикант колючей проволоки!

Кириллов вёл календарь в маленькой записной книжке. Ориентировались по карте, изготовленной ещё в Мосбурге на обложке от тафельмаргарине[54] и привезённой в Хаг за пазухой. Здесь её освежили и уточнили. Теперь она оказывала неоценимые услуги несмотря на своё несовершенство. Пользовались и самодельным компасом из кусочка бритвы, наколотым на остриё булавки. Двигались только ночью, днём спали в кустах и лесах.