По мере прохождения летних месяцев возбуждение росло. Елизавета была занята примеркой новых нарядов, проверкой драгоценностей, которые будут принадлежать ей. Она получила портрет пфальцграфа. Его внешность пленила ее – Елизавета поставила картину у своей постели и каждый день объявляла, что любит его все больше и больше.

Однажды Генрих сказал ей:

– Думаю, я поеду в Германию вместе с тобой, когда ты уедешь с мужем. Может быть, я там смогу подыскать себе невесту.

– Тогда я буду абсолютно счастлива, Генрих, ибо меня в моем замужестве тревожит лишь то, что мне придется покинуть свою семью. Мне будет недоставать моих родителей и Карла, но с тобой я всегда была ближе, чем с другими. У меня никогда не было такого друга, как ты, Генрих. Иногда я жалею, что выхожу замуж, потому что не вижу, как я могу быть счастливой, если расстанусь с тобой.

– Значит, решено, – сказал Генрих с улыбкой. – Я должен тебя сопровождать.

– В таком случае я жду не дождусь своего жениха.

Генрих ласково улыбнулся ей.

– Я не пожалею, если совершу небольшое путешествие за границу. Временами мне кажется, что приятно будет уехать подальше от Рочестера.

– Боюсь, он стал очень важным после смерти милорда Солсбери.

– Если наш отец еще больше потеряет голову, то отдаст ему свою корону. Потому что отдавать больше нечего. Рочестер теперь стоит во главе всего. Ты знаешь, что он отвечает за перезахоронение останков нашей бабушки в Вестминстере?

– Ты хочешь сказать, что они собираются нарушить покой могилы Марии – шотландской королевы?

– Это предложил отец. Ему не нравится, что останки его матери находятся в Питерборо. Он желает почтить их достойной погребальной церемонией в Вестминстере.

Елизавета молчала, по ее лицо приобрело меланхоличное выражение.

– Что тебя беспокоит? – спросил Генрих, подходя к ней и обнимая ее.

Посмотрев на него, Елизавета подумала, что брат выглядит усталым и переутомленным.

– Генрих, – сказала она, – ты переусердствовал на арене для турниров. У тебя усталый вид.

– Чувствовать усталость приятно.

– Я заметила, что ты уже несколько недель плохо выглядишь.

– Просто было очень жарко. Ну что на тебя нашло? Почему ты вдруг опечалилась?

– Думаю, это из-за воспоминаний о нашей бабушке. Столько лет в тюрьме все эти годы, а потом ее отвезли в Фозерингей. Как они смели, Генрих?

– Если бы королева Елизавета была жива, ты могла бы спросить у нее.

– Я думаю, нашу бабушку следует оставить в покое.

– Несомненно, она была бы довольна, что наш отец желает удостоить ее такой чести.

– Но разве ты не понимаешь, Генрих? Нельзя беспокоить мертвых! Это приносит несчастье.

Нет, ее душа успокоится, когда она узнает, что сын искренне горюет о ней.

– Это все было так давно. Зачем тревожить ее теперь?

Генрих беззаботно поцеловал сестру в щеку.

– Я знаю, ты думаешь… об этом старом суеверии.

Елизавета кивнула.

– Какой-то член семьи умершего должен заплатить за нарушение могильного покоя… заплатить своей жизнью.

Генрих рассмеялся.

– Моя дорогая сестричка, что это на тебя нашло? В нашем семействе скоро состоится свадьба, а не похороны!

Рассмешить ее не составляло труда. Елизавета собиралась замуж, она верила, что полюбит своего жениха и что не так уж скоро расстанется с любимым братом.

* * *

Другие тоже заметили перемену в принце Уэльском. Он выглядел более бесплотным, чем всегда, и его лицо осунулось так, что греческий профиль стал еще четче. Но на его щеках играл свежий румянец, и это создавало впечатление здоровья, хотя он так часто кашлял, что трудно было не обратить на это внимания. Генрих старался скрывать это, и прошло довольно много времени, прежде чем кто-то из слуг обнаружил, что его носовые платки забрызганы кровью.

Генрих удивлялся, почему он никак не может избавиться от этого кашля? Он пытался закаляться – регулярно играл в теннис и плавал в Темзе после ужина, что, казалось, его подбадривало. Но по ночам он сильно потел, и кашель не отступал.

Принц старался изо всех сил, чтобы Елизавета и мать не узнали об ухудшении его здоровья, и был особенно весел в их компании, но все чаще и чаще ему приходило на ум опасение Елизаветы, когда они разговаривали о переносе праха Марии Шотландской из Питерборо в Вестминстер.

Жизнь члена семьи – цена, которую нужно заплатить за нарушение покоя умершей. Это было смешно.

В то лето все казалось Генриху более красочным, чем на самом деле. Солнце светило ярче, цветы в садах были более красочные. Он часто вспоминал о Франсис Хауард, которую любил и которая предала его. Их отношения теперь казались ему чудесными. Принц хотел, чтобы Франсис вернулась ко двору. Ему было жаль пленницу замка Чартли, потому что он знал, как сильно она противилась отъезду туда со своим мужем. Но может быть, она теперь полюбила его. Франсис – такая переменчивая натура. Хорошо, что она в деревне. Если бы она вернулась, у него возник бы соблазн согрешить еще раз. А Генрих не хотел этого. Он желал прожить эти дни интересно и ярко, что было новым для него. Ему хотелось наслаждаться каждой минутой и ни одну из них не потратить впустую.

Теперь Генрих посещал сэра Уолтера Рэли не так часто, как прежде. Иногда он спускался на лодке вниз по реке и смотрел на Кровавую башню. Принц старался, чтобы острые глаза матросов не заметили то, что он предпочел бы хранить в тайне.

Генрих не хотел оглядываться на то, что быстро настигало его. Он знал, что в один прекрасный день смерть протянет свои холодные руки и обнимет его. И ускользнуть из этих объятий будет невозможно. Когда она придет, он должен быть готов.

* * *

Королева ничего не подозревала о состоянии здоровья своего сына, потому что он старательно скрывал это от нее.

И когда она осведомлялась: «Как сегодня чувствует себя мой любимый сын?» – Генрих всегда отвечал: «Превосходно. Здоров. Надеюсь, что и моя дорогая матушка чувствует себя так же».

Анна видела его раскрасневшимся от верховой езды и принимала румянец за признак отменного здоровья. Генрих был слишком худ, и она бранила его за это. Он должен лучше питаться. Это был приказ матери.

Генрих часто беседовал с ней, рассказывал, как отличился на арене для рыцарских турниров, и королева с удовольствием его слушала. Он изо всех сил старался сдержать кашель в ее присутствии и обычно добивался успеха.

Когда же ему этого не удавалось, она говорила:

– Я думаю, что твой приятель, Уолтер Рэли, мог бы дать тебе какое-нибудь средство от этого кашля. Говорят, он в этих делах разбирается.