— На орбиту.

— На какую орбиту?

— На околоземную. Помидоры выращиваются в крупной орбитальной станции.

Директор неруководяще притих. Он сразу не мог сообразить: ослышался ли, отстал ли от вре­мени.

— А почему в орбитальных станциях? — все-таки спросил директор, поругивая себя, что мало интересо­вался космосом.

— Чтобы увеличить пахотные площади.

— Ага, — согласился на всякий случай дирек­тор. — Нам серьезные люди нужны. А то вон мои аспи­ранты зовут институт «Ниижратвой».

Гурцов не улыбнулся.

— Только предупреждаю, — заметил директор,— своих орбитальных станций у нас нет. Вот если потре­буется грузовик...

Молодой человек ушел головой вперед. В проходе он столкнулся с секретаршей, дверь осталась откры­той, и директор вдруг увидел, как шея появилась, стоило Гурцову выйти из кабинета. Не лебединая, ко­нечно, но настоящая шея. Директор догадался, что Гурцов из почтения к его должности ловко убирает голову в плечи.

На следующее утро первым вошел Гурцов. Шеи не было. Директор сильно кашлянул — ему захотелось, чтобы он ее выдвинул.

— Принес научное предложение, — скромно сооб­щил Гурцов и положил на стол аккуратно отпечатан­ные листки.

— В чем суть? — поинтересовался директор.

— Черная искусственная икра, не отличается от красной.

— Ага, икры нам не хватает.

— Берется саго, — с удовольствием начал Гур­цов,— и красится пищевой краской в черный цвет. За­тем добавляется молотая килька. Одна штучка на тонну саги.

— И все?

— И все. Килограмм икры будет стоить шесть копеек.

— А образец?

Гурцов ушел, показав в дверях шею, и вернулся через пять минут без шеи, но с черной липкой массой в баночке из-под майонеза.

— Попробуйте, — предложил он. — Есть можно.

— Ни за что! — отрезал директор, потому что та­кие баночки видел с анализами в поликлинике.

— Я вам оставлю, — пообещал Гурцов, решив, что директор стесняется есть при нем, и достал аккурат­но отпечатанные листки: — Я еще придумал неиссосимое эскимо.

— Какое?

— Неиссосуемое эскимо.

— Ага, — сказал директор, потому что больше ему сказать было нечего.

— Эскимо устроено так: сверху мороженое, а вну­три палочка. Это обычное. А я придумал наоборот: сверху палочка, а мороженое внутри. В полом дере­вянном стаканчике. Покупатель сосет дерево, через поры которого просачивается мороженое. Хватает на трое суток.

Директор взял лист бумаги и написал: «Начальни­ку Главка пищевой и вкусовой промышленности. Направляю в Ваше распоряжение сотрудника Гурцова, талант которого перерос рамки нашего инсти­тута». Затем глянул на шею и приписал: «Или я, или он».

Если вы увидите в магазине рагу из рыбьих пузы­рей, квашеные ананасы или свежепросоленные трито­ны, знайте: Гурцов без шеи двигает науку.

Тайна торговли

По тому, кто за чем стоит, можно сказать, кто есть кто. Если лица влажны, отсвечивают и каждый в очереди уважает другого — это в ларек за квасом. Если старушки в платках жужжат, как пылесосы, то это очередишка за экзотическими бананами. А если вечером в гастроном бежит гражданин с застывшим неземным взглядом, а за ним следом второй гражда­нин в нижнем белье — значит, через пять минут за­кроют табачный отдел. А вот если граждане в шляпах и черных очках, а гражданки в элегантных костюмах и никакой толкотни, кроме подталкивания, то это оче­редь за книгами.

Я ее сразу увидел — на людном проспекте, на бой­ком углу. Веселый мужчина торговал одной книгой, которой у него было экземпляров пятьдесят.

— Душевная книга! — покрикивал он. — Душев­ная книга!

Зря он и кричал, потому что его вот-вот могли за­давить. Люди хватали книгу, даже не заглядывая под яркую обложку, красиво расписанную желтым и ко­ричневым цветом.

Я добрался до его маленького прилавка с трудом — мне мешала высокая девушка, которая взяла три эк­земпляра и сунула их в портфель, где у нее лежали три банки частика в томате. Я изловчился и глянул на название — «Таинственная жизнь». Сомнений быть не могло.

— Книга про любовь и борьбу! — оповестил про­давец.

Я схватил два экземпляра. Видимо, от нетерпения мне захотелось ее открыть тут же, но от того же нетерпения да толкотни плохо слушались пальцы. Продавец удивленно глянул на меня, оскорбленный недоверием.

— Книга о смертях и страстях!

И, присмотревшись к моей бороде, очкам и галсту­чку, тихо добавил только для меня:

— Из жизни тараканов.

Свежий глоток

Директор полистал личное дело, пощупал копию университетского диплома и довольно посмотрел на молодого парня, который перебивался с ноги на ногу.

— Вот времена-то наступили! Специалист с выс­шим образованием косяком пошел.

Парень переступил с правой ноги на левую, тем подтвердив мысль о косяке.

— Откровенно говоря, — продолжал директор,— люблю я вас, бродяг, молодых специалистов. Мы тут засиделись, заелись, зажирелись, зазаседались. При­дет вот такой, как глоток холодного... пива. Между нами, бороду-то для чего отпустили? Для Хемингуэя?

Молодой специалист погладил рыжеватую шкиперку, подумал и откровенно признался:

— Для себя.

— Да я ничего, — примирительно сказал дирек­тор,— нам культурные люди нужны. А то у меня был такой сотрудник: получил от гражданина нецензурную жалобу — нецензурно на нее и ответил. Ну, начнем работать, товарищ Рачков. Вот папка с материалами, составьте докладную записку листиков на пять.

Директор ловко бросил папку через стол. Рачков поймал и посмотрел, словно у него в руках оказался бумеранг. Он крутанул ее, и, будь она действительно бумерангом, папка вылетела бы и вернулась к дирек­тору.

— Что? — подозрительно спросил директор.

— Не могу писать, — сказал Рачков и щипнул бороду.

— Ну, голубчик, писать хорошо никто не умеет. Не всем же быть Хемингуэями, — успокоил директор.

— Вообще писать не умею, — уточнил молодой специалист и щипнул бородку посильней.

— В переносном смысле, что ли? — не понял ди­ректор.

— И в переносном не умею, — объяснил Рачков и уже рванул бороду.

— Да не дерите вы ее, а объясните толком! — на­чал злиться директор.

— По-русски писать не могу... вообще.

— А по какому можете?

— Ни по какому.

Директор ерзнул в кресле и беспомощно глянул на три телефона. Рачков хотел щипнуть бородку, но