пришел на почту, то ахнул и воочию убедился в размахе высшего образования. Толстая очередь-анаконда обвивала столик с клеем. Я встал в ее хвост и начал наблюдать, как блаженно отходят студенты, шурша алыми кредитками. Через полтора часа меня подтянуло к окошку. Я уже изнемог, взмок и обмяк. Чем ближе надвигалось лицо почтового ра­ботника, тем больше я краснел. И когда протянул перевод, то набросил на глаза руку, как черную по­вязку.

— Рубель шестьдесят пять, — сказала она на всю почту, хотя передо мной никому не говорила.

— Ради бога, потише, — прошептал я.

— А что, разве не рубель...

— Да рубель, рубель!..

— Го-но-рар, — прочла она по слогам, и сразу все притихли.

Я хотел убежать, но вокруг плотно стояли студен­ты и симпатичные студентки. Меня окончательно за­хлестнуло мокрым жаром.

— Я вам дам мелочью?

— Дайте ему банкнотами, — подсказал студент.

Она насыпала в мою ладонь горсть пятаков, и, за­жав их в потном кулаке, я бросился в дверь.

— Гражданин, куда же вы лезете? — в ужасе за­кричала она вслед.

— Простите, — буркнул я и перестал ломиться в большой почтовый ящик.

До дому шел я, подергивая щекой. У парадной, где на скамейке под акацией сидели знакомые и незнако­мые соседи, стояла моя жена. Она радостно улыбну­лась и спросила теплым, звучным голосом на весь двор:

— Ну, получил гонорар?

Экологическое равновесие

Пенсионер Жачкин, известный волкодав и челове­коненавистник, потому что они, человеки, вытап­тывали природу, получил загадочное письмо на офи­циальном бланке: «Уважаемый Сидор Сидорович! В связи с появлением у деревни Дубки Стоеросовые большой стаи волков и браконьеров, просим вас при­нять участие в отстреле последних».

Жачкин посмотрел на знакомую подпись, на ветви­стого оленя, отпечатанного типографским способом, и вытащил трехстволку.

— Господи, — удивилась жена. — Уже браконьеров отстреливают.

— Опечатка, — буркнул Жачкин, собираясь в не­легкий путь.

— Сидор,— предупредила жена, — будь осторо­жен!

— Не впервой, — сказал он, засовывая в рюкзак подсадную утку.

— Не забывай, что ты уже не тот. А они все мо­лодые...

— И немолодых полно, — возразил он.

— Все равно помоложе тебя, — настаивала же­на. — Здоровые, без повышенного давления и радику­лита...

— Даже сердечники есть, — вставил Жачкин. Жена внимательно посмотрела на него, хотела что- то спросить, но удержалась и продолжала:

— У всех хорошие зубы...

— Вставные, — хихикнул он.

— Сидор, кто же это вставляет им зубы? — подо­зрительно спросила жена.

— Как кто? — удивился Жачкин.— Эти... как их... сантехники.

Она опять взглянула на мужа с интересом, как смотрят на рыболовов, когда они показывают размер непойманной рыбы.

— Не забывай, — опять начала жена, — что ты пенсионер.

— Там полно пенсионеров, — возразил он.

— Кто же им платит пенсию? — с недоумением спросила жена.

— Ну, старуха, ты сегодня даешь... Государство, разумеется.

— Сидор, неужели наше государство даже волкам платит пенсию? — изумленная вконец, спросила жена.

— Тьфу, — с чувством произнес Жачкин, — я с то­бой про охотников наших говорю.

Он надел полушубок, рюкзак, ружье и попрощался с женой, которая чуть не заплакала, — все-таки к волкам ехал...

На второй день, по зорьке, по хрустящему снегу, стая охотников напала на стаю волков. Сидор Сидоро­вич лично застрелил матерого хищника. Второго хищ­ника он контузил прикладом. А третий, залез на де­рево и ни за что не хотел слезать, как его Жачкин ни просил. Колхозники деревни Дубки Стоеросовые бла­годарили и угощали хлебом-солью.

А вечером известный волкобей Сидор Сидорович Жачкин, возвращаясь с охоты, шел сквером к своему дому и уже поглядывал на свои окошки.

Вдруг из-за скамейки выскочила кривоногая такса и, хрипло кашлянув, бросилась на него. Он думал, что она шутит, но такса вцепилась в ватные брюки и вы­драла клок. Жачкин хотел пихнуть ее ногой...

— Ногами породистых собак нельзя, — пропищала хозяйка пса, школьница, высоченная, как телевизион­ная вышка.

В этот момент из кустов выскочил пудель и повис на его рукаве мертвой хваткой, как волчий капкан. Жачкин бы его стряхнул, но тут откуда-то возникла, вроде бы вылезла из снега, симпатичная болонка, за­урчала и впилась зубами сзади в брюки. Он снял было ружье...

— Прикладом породистых собак нельзя, — объяс­нил хозяин болонки. — Они играют.

Жачкин рванулся н побежал к парадной. Подлая болонка болталась сзади, как курдюк у барана, пы­таясь стянуть брюки целиком. Пудель уже отсадил от рукава длинную полоску модной овчины. Такса рвала из брюк вату, будто собиралась вить гнездо. И они ур­чали, выли и тявкали, остервенело раздирая его одежду...

Жачкин вошел в квартиру, придерживая сползав­шие брюки, выплевывая изо рта пуделиную шерсть, — он был похож на пещерного человека после схватки с мамонтом.

— Сидор! — ахнула и заплакала жена. — Больше на волков ты ни за что не поедешь! Хищники про­клятые...

В шахматном

Августовским вечером сторож Нетудысбродько возвращался со станции в поселок Веселый. Как и предполагала его жена, он сбился с дороги. Хотя Нетудысбродько всю жизнь сбивался, на этот раз он сильно удивился, ибо знал эту дорогу как собственный карман. Он так продирался через кусты, что, не икай, сошел бы за медведя.

Стало темнеть, а кустам все не было конца. Нетудысбродько стукнулся головой об осину и упал на траву. Отозвавшись о дереве неприлично, он подло­жил под ухо гнилушку и моментально заснул...

Проснулся Нетудысбродько от сильной щекотки, как будто по всему телу бегали муравьи. Они и дей­ствительно бегали, но не кусались, видимо собираясь втащить его целиком в торчащий рядом муравейник. Он приподнялся и осознал себя на живописном холме. Внизу дымился утренним туманом родной поселок Ве­селый.

Если бы Нетудысбродько проснулся в подполе, хле­ву или капусте, он бы не удивился. Но сейчас было ощущение, что поселковый склад, около которого ему надлежало провести эту ночь, показывали по телеви­зору. Он уже хотел передавить муравьев и перевер­нуться на другой бок, чтобы проснуться в силосной яме...

Треск сучьев прижал его к траве — кто-то шел по лесу. Он не сомневался, что это жена шарит по окре­стностям. Шаги приблизились. Нетудысбродько