— А обычный человек этого не может? — усомнился я.

— Может, — хмыкнул Рус. — Например, серебряным или деревянным кинжалом. Или любым острым предметом из того же материала — если, конечно, ему очень сильно повезет. Но обычный человек не умеет передавать мысли на расстоянии, используя вампирский Зов Крови, не может двигаться в бою со скоростью нелюдей, не обладает способностью к трансформации как в вампира, так и в оборотня и не способен перемещаться в междумирье, завесившись Синей мглой. И при этом он не зависит от проклятия крови.

— То есть Охотнику не нужно пить кровь?

Рус кивнул.

— Не нужно. Ему достаточно обычной человеческой пищи. А теперь представь, что бы стало с расой нелюдей, если б люди узнали эту тайну.

Я представил.

Наверно, кровопийцам не помог бы ни их Маскарад, ни сверхспособности. В погоне за вечной жизнью люди наверняка попытались бы сделать что-то вроде резерваций для недавних соседей по планете, принуждая их насильно делиться своей слюной и кровью. Хотя кто знает… Судя по рассказам Руса, древние расы достаточно сильны и вполне могут постоять за себя. Поэтому тайну действительно следовало беречь. Потому, что тот, кто раскроет ее человечеству, принесет на землю не благодать, а новую войну!

«Не думайте, что я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл я принести, но меч», — всплыли из глубин памяти когда-то прочитанные слова. В тему ли всплыли? Как знать…

— А можно ли убить Охотника? — спросил я.

— Для этого подходит большинство средневековых казней, — сказал Рус. — Например, ему можно отрубить голову, сжечь на костре либо высушить кровь, распяв на кресте и оставив на несколько дней под палящим солнцем.

— Уж не хочешь ли ты сказать…

— Именно, — кивнул Вельский. — Он был первым из Охотников, кто не хотел убивать и заговорил о том, что мы сегодня именуем Равновесием.

Похоже, слова вспомнились в тему, но продолжать разговор времени уже не было. О чем и сказал Рус, вставая с кресла:

— Пора.

Я поднялся тоже, хотя и с трудом. Казалось, будто из моего тела вытащили все кости. Но я все-таки выволок эту кучу безвольного мяса из кожаных объятий раритетной сидушки.

Рус кивнул на дверь рядом с чучелом матерого волка, стоящего у стены:

— Там комната отдыха. Честно говоря, я не очень представляю, что будет с тобой через несколько минут. Слишком давно был последний прецедент, и уже никто из наших не помнит, что происходит в новолуние с дважды укушенным. Но у тебя есть все шансы остаться в живых, в отличие от тех, у кого не получилось. Слишком много совпадений, и думаю, это неслучайно. Но на всякий случай, если ты не против, хотел бы поменять один из своих костюмов на твою армейскую куртку. Не думал, что буду скучать по армии после дембеля, поэтому не взял с собой комплект униформы, а теперь ностальгия замучила. Если всё пройдет нормально, костюм возьмешь в шкафу около дивана, размеры у нас, если помнишь, одинаковые. Так что уж не побрезгуй, коль жив останешься, а то в своем маскхалате ты выглядишь несколько устрашающе.

— Мог бы просто сказать — командир, подари камуфлу по знакомству, — сказал я, стаскивая с себя сильно драную память об армии.

Ага, Рус комплект униформы себе не спёр на память, надо же! И даже если случилось чудо и спереть не получилось, можно подумать, что в армии вымерли прапорщики, способные продать хоть камуфлу, хоть казарменный корпус. Понятно, что мои окровавленные и разодранные во многих местах обноски ему на фиг не нужны. Но знает, что дорогой подарок я принять откажусь, вот и придумал выход. Правда, и мне кочевряжиться не с руки — моя пятнистая дембель- ская куртка в целом-то состоянии порой вызывала косые взгляды прохожих и стражей правопорядка. А уж с разодранным в лоскуты рукавом и пятнами крови, которые уже не скрыть никаким камуфляжем, на людях теперь точно не появиться.

Я бросил многострадальную куртку на кресло.

— А мне точно нужно туда идти? — спросил я на всякий случай, чтобы что-то спросить, — идти в комнату было, честно говоря, немного страшновато. Как на казнь или что-то в этом роде. — Здесь никак?

— Никак, — отрезал Рус. — Первое Перерождение — вещь глубоко личная и происходить должна в одиночестве. Тем более — у тебя, когда хрен знает, что получится на выходе. Это нам не привыкать — перекинулся в нетопыря, помахал крылышками — и обратно в человека, если ломает, вместе со всеми гоняться под луной за крепкозадыми летучими мышами женского полу и при этом постоянно думать, не свалились ли с меня ненароком Покровы Маскарада. Я уж лучше как-нибудь в человечьем обличье за девчонками поухлестываю. А у тебя, можно сказать, первое свидание со своей истинной сущностью. И это священно.

Он замолчал. Больше трепаться было не о чем, и я пошел куда сказали. И, уже закрывая дверь за собой, услышал тихое:

— Ни пуха ни пера, командир.

— К черту! — бросил я через плечо.

Комната отдыха Руса представляла собой банальный трахадром. Мой комотд еще в армии славился слабостью к женскому полу и ответной слабостью женского пола к нему. Чему я втайне немного завидовал. Его породистая физиономия — это не моя покоцанная рожа для любительниц острых ощущений. Как и его фигура гимнаста со стажем, которая гораздо чаще притягивала женские взгляды, нежели мои стати деревенского кузнеца, слегка заплывшего несгоняе- мым пивным жирком. Представляю, как Рус тут «отдыхал» судя по ободранной то ли ногтями, то ли когтями ореховой спинке громадной кровати.

Стены комнаты были отделаны серым облицовочным камнем в стиле «готика», то есть имитировали стену замка, только сильно зашлифованную. Под такие стены хорошо подходили те же самые подсвечники в виде рук, сжимающих светильники, — не иначе в свое время хозяин замка заказал их оптом по дешевке. Помимо слегка покоцанного ложа для любовных утех в комнате имелись бар, кресло, столик с неизменным хьюмидором на нем, обещанный шкаф и громоздкое старинное трюмо с огромным зеркалом почти во всю стену, напоминающим по форме плазменную панель, в котором отражалась вся комната. И кровать, разумеется, в центре. Н-да, Рус эстет, ничего не скажешь.

В углу виднелась полупрозрачная створка душевой кабины, вделанной прямо в стену. Тоже логично — лежишь себе на койке, разглядываешь размытый силуэт дамы, готовящейся к сеансу отдыха хозяина замка, и предвкушаешь с сигарой в зубах…

— Тоже так хочу, — хмыкнул я. — Только сначала помыться, а потом — хоть к черту на рога.

Вид Русовой комнаты отдыха настроил меня на саркастический лад. Страх куда-то пропал, да и чего бояться-то в самом деле? Возможной смерти во время Перерождения, о которой говорили Папа Джумбо и Рус? Так глупо бояться того, что все равно рано или поздно с тобой произойдет, без такой установки в спецуре делать нечего. Боли? Вот уж чего в жизни было предостаточно, так что, ежели чего — потерпим. Жалко только будет, если коктейль из чужеродной крови в инвалида скрутит или в тварь какую непонятную, как на картинах Дали, — один глаз, одна рука, один коготь на ней и больше ни хрена. Но и тогда не беда. В таком случае тычок когтем в собственное горло или сердце будет наилучшей точкой, которую ставит в таких историях тот, кто знает, что жизнь на самом деле штука не бесконечная. Поэтому, как и говорилось выше, сначала помыться, чтоб не провонять Русову комнату ароматами пота и разлагающейся крови, а там — будь что будет.