– Я шла к туалету по темному коридорчику и вдруг услышала сзади пыхтение – как будто кто-то нарочно подкарауливал меня. Помню, я еще хотела обернуться, но не успела, а потом обрушился удар…

– Скажите, это был мужчина?

– Да, причем довольно пожилой – он страдал одышкой.

Уходя от Наташи, я задумалась – кто же это может быть? Возможно, Степан – большой, грузный. Но зачем надо было бить девушку по голове в таком людном месте? Скорей всего, чтобы расширить круг подозреваемых. Вызывает сомнение только одно – если бы Степан ударил Наташу, то наверняка убил бы. Тогда почему она осталась жива? Может быть, меня хотели отвлечь от другого важного сообщника или опасного свидетеля?

Около палаты Михалыча меня задержал доктор, тот же самый, который в прошлый раз выгонял меня.

– Опять вы? – Врач подозрительно посмотрел на меня.

– Да, это опять я. Как здоровье больного, пошел на поправку? – бодро выпалила я.

– Если бы к нему всякие тут не шатались, он бы давно выздоровел, – желчно произнес доктор.

– А в чем дело?

– Кто-то выдернул иглу капельницы у него из руки вскоре после вашего визита. Он чуть не умер. Слава богу, сиделка заметила.

– А у него был кто-нибудь после моего посещения?

– Анна Сергеевна, санитарка, дежурившая в тот день, страдает маразмом. Ничего толкового от нее я в этот день не добился. Возмутительно! – воскликнул доктор. – Все ходят, как к себе домой!

– Скажите, а можно переговорить с санитаркой?

– Найдете ее в реабилитационном покое, – буркнул доктор уже на ходу.

Анна Сергеевна, старушка божий одуванчик, действительно нашлась в указанном месте – она сидела на стульчике и рассеянно жевала корочку хлеба.

– Здравствуйте, – приветливо поздоровалась я, – вы меня помните? Я журналистка, приходила к вам несколько дней назад.

Старушка долго вглядывалась в мое лицо, а потом обрадовалась:

– Помню, внучка, ты какое-то расследование проводила!

– Скажите, а кто приходил к тому больному перед тем, как у него капельницу выдернули? – спросила я. Если бабка меня помнит, значит, все не так уж плохо.

– Ох, – запричитала старушка, – запамятовала я. Вроде женщина приходила, племянницей назвалась.

– А как она выглядела?

– Не помню уже! Или мужчина приходил после нее…

– Молодой или старый?

– Да где ж мне всех упомнить, внучка? Сюда целый день народ ходит.

Я поняла, что от старушки больше ничего не добьюсь. Может, заглянуть к Михалычу? Проходя мимо реанимации, я вновь наткнулась на сердитого врача.

– Идите-идите, – проворчал он, – больной с вами разговаривать не сможет. Он не в том состоянии, видите?

Я заглянула в палату через стекло – Михалыч выглядел хуже, чем в прошлый раз. Кожа его лица напоминала старый пергамент – такая желтая и безжизненная. Да, от него точно ничего не добьешься.

Уезжая из этого неприятного места, я подумала, что мы не понимаем своего счастья: главное – не попадать в больницу, где человек испытывает столько мучений, остальное приложится.

Кто-то пытался убрать Михалыча. Выходит, старик что-то видел? Значит, Редьку убили?.. Старушка говорила, что приходила сначала женщина, затем мужчина. Я вспомнила девушку, с которой столкнулась на лестнице в больнице тогда. Где же я могла ее видеть? Может быть, это была Полина?

А Наташу наверняка на вечеринке ударил мужчина. Выходит, одновременно действуют двое? Предположим, Степан спелся с Полиной. А что? Они – подходящая парочка. Надо попросить Кабальцева сделать снимки Полины – тогда я, может быть, узнаю ее.

В редакции я узнала, что, отправляя Никифора Олеговича на «задание», Виктор снабдил его фотоаппаратом – на случай каких-то компрометирующих действий со стороны Полины. Мы в редакции почти всегда носили фототехнику с собой, и она не раз сослужила нам службу. Слава богу, что сейчас нет гигантских аппаратов типа «Зенит» – мой маленький цифровой «Nicon» легко умещался в дамской сумочке.

– Виктор, – обратилась я к нашему «силовику», – у меня появился план слежки за Степаном. Знай, что он работал в КГБ, у него огромный опыт. – Фотограф настороженно кивнул.

Я изложила этот план. Переодетая и загримированная под старую бабушку, я сяду на перекрестке, откуда виден дом Кузнецова, и буду торговать. Ну, скажем, молоком. Таким образом, мне станет известно обо всех перемещениях депутата и его помощника. Связь мы будем держать с помощью мобильных телефонов. Если они вдвоем покинут дом, мы с Виктором попытаемся проникнуть туда и обыщем помещение.

– Не годится, – коротко бросил Виктор, видно, он был в шоке от услышанного, если удосужился изречь подобную фразу.

– А что ты предлагаешь? – воскликнула Маринка. – Мне план Ольги нравится – очень экзотично.

Виктор пожал плечами, мол, я вас предупреждал, а дальше делайте, что хотите. Мы помолчали. Тишину прервал Кряжимский:

– А вы уверены, Оленька, что ваш грим удастся?

– Сейчас мы поедем ко мне, и Виктор посмотрит, как я буду выглядеть.

Дома я усадила нашего фотографа перед телевизором, а сама ушла переодеваться. В ход пошла цветастая старая кофта – я накидывала ее, когда хотела согреться, – и длинная ситцевая юбка, в которой я выступала еще на школьных спектаклях, изображая цыганку. Все эти вещи я привезла из Карасева: они напоминали мне о доме. Тряпичный горб на спину и платок на голову сделали из меня сгорбленную русскую старушку. Помог также желтый тональный крем, нанесенный на лицо толстым слоем.

Когда я вышла из комнаты, Виктор, по-моему, вздрогнул: его ошарашенный вид был лучшим подтверждением качества моей маскировки. Я взяла в руки большую плетеную сумку, и мы двинулись на операцию.

– А что вы делаете в этой квартире? – подозрительно уставилась на нас моя соседка, когда мы вышли на лестничную площадку.

– К внучке приехала, милая моя, – прошамкала я добродушно, – давно Оленьку не навещала.

Соседка мигом успокоилась и приветливо кивнула. Виктор показал мне за ее спиной большой палец – это была высшая похвала.

За молоком мы заехали на соседний базар – оно продавалось там в пластиковых бутылках. Надо было взять побольше – вдруг набегут покупатели.

На перекрестке, который я наметила для торговли, было довольно неказистое движение людей и машин. Но это все же лучше, чем на пустыре перед домом – там вообще не было никого. Виктор высадил меня за квартал раньше, чтобы не засветить машину. Я велела ему ждать звонка.

Встав на узкий тротуарчик, я стала раскладывать товар. Дом Кузнецова был отсюда отлично виден – просматривались даже незашторенные окна. В одном из просветов я увидела, что внутри дома кто-то ходил.

Я уселась вполоборота к дому и стала выкрикивать: «Молочко, свежее молочко!» Так продолжалось минут двадцать, после чего прохожий купил у меня сразу две бутылки. Может, бросить журналистику и удариться в молочный бизнес? Нависшая надо мной внезапно тень прервала мои прозаические мысли. Я подняла глаза – передо мной стояла бабка самого грозного вида. Настоящая ведьма – крючковатый нос, смуглое лицо и свирепые глаза.