И в комнате воцаряется тишина.

Роза слабо пытается отмахнуться от врача.

– Я в порядке, – хрипло произносит она. И замолкает.

У меня перехватывает дыхание, и мне кажется, будто моя голова сейчас взорвется изнутри. Вставай, Роза, вставай.

На лицах окружающих написана тревога, но в то же время и любопытство, и даже предвкушение чего-то необычного. Неуклюжий рыжебородый санитар везет каталку и кричит, чтобы мы освободили дорогу. Толпа расступается, и их волнение и дурные предчувствия становятся еще более ощутимыми, когда доктор Калдикотт поднимает безвольное тело Розы. С помощью санитара она укладывает ее на каталку и выкатывает из комнаты. Следом за ними уходит и доктор Фиск.

Опустошенная тишина длится лишь несколько секунд. Ксавьер, интерн доктора Стернфилд, врывается в комнату, уронив стул. Подождите-ка. Его не было на семейной встрече. Его не должно быть здесь.

Хотя почти всегда, когда мы виделись в «Nova Genetics», он разговаривал мягко и негромко, сейчас его голос напоминает скорее ведущего новостей.

– Довольно, – говорит он. – Я знаю, из-за чего они заболевают.

Все присутствующие поворачиваются к нему. Я начинаю осторожно пробираться к двери.

Папа Хлои хлопает ладонью по столу.

– Ну так скажи нам.

Чья-то мать, с лицом, пошедшим красными пятнами, дергает Ксавьера за рукав.

– Пока другие дети не начали терять сознание.

Остальные родители недовольно ворчат и что-то бормочут, окружая Ксавьера тесным кольцом.

Ксавьер расправляет плечи.

– Я думаю, детей, которые падали в обморок, подвергли генной терапии.

Вот оно. Истина оседает на толпу, как вулканический пепел после извержения.

Доктор Гордон удивленно открывает рот – как и все остальные. Потом он грозит Ксавьеру пальцем.

– Так, подождите минутку, подождите минутку.

Но никто ничего не ждет. Папа Хлои орет:

– Генной терапии? Да ради какого дьявола?

Хлоя, стоящая рядом со мной, возмущенно ругается. Из-за того, что в комнате столпилось столько людей, становится жарко и душно. Но я не могу заставить свои окаменевшие колени пошевелиться, и давно знакомое ощущение, будто я тону, снова сжимает мои легкие.

Ксавьер прочищает горло.

– Чтобы они стали более общительными и менее стеснительными.

Комната снова взрывается. Доктор Гордон мечется среди обезумевших родителей и кричит:

– Пожалуйста, успокойтесь. Я гарантирую, что «Nova Genetics» не занимается распространением незаконной генной терапии и точно не разрабатывает лекарство против стеснительности, что бы ни утверждал этот молодой человек.

Он поворачивается к Ксавьеру.

– Тебе должно быть стыдно, что ты поднял панику без всякой на то необходимости.

Ксавьер не отступает.

– У вас есть лучшее объяснение? Может, все из-за протухших гуидаков?

Лицо доктора Гордона густо краснеет.

– Остальные, пожалуйста, потерпите, пока я не разберусь с этим молодым человеком.

Он уводит Ксавьера в боковую дверь.

Некоторое время все молчат, пытаясь переварить происходящее, а потом комната взрывается возгласами недоверия. Папа Хлои хватает ее за плечи.

– А ты что? – кричит он ей в лицо. Тут я замечаю, что мама ринулась ко мне, и ее взгляд обжигает. Я прячусь за стулом, будто это может чему-то помочь.

Ее лицо излучает страх и ярость с такой силой, какой я никогда не видела.

– Ты что-нибудь знаешь об этом? – Она хватает меня за руку. – Врать больше нельзя. Это опасно.

Сдавшись, я поднимаю руки.

– Мы можем поговорить об этом позже?

Боковая дверь приоткрывается, и из-за нее высовывается голова доктора Гордона.

– Хлоя и Эйслин, вы мне тоже нужны.

Киэра хнычет.

– Почему мне не дали никакой генной терапии? Нечестно.

Все остальные смотрят на нас волками, когда мама тащит меня к двери, ведущей в коридор. Хлоя и ее родители пробираются следом за нами.

Доктор Гордон пристально смотрит на Ксавьера.

– Расскажи им то же, что и мне.

Ксавьер рассказывает:

– Три недели назад, некий исследователь предложил мне экспериментальную генную терапию под названием «харизма», или CZ88. Этот человек не показал мне, на какую конкретно комбинацию генов она воздействует, но я достаточно доверял исследованиям, чтобы согласиться. На следующий день я почувствовал себя по-настоящему сильным, я не боялся спросить у родителей, могу ли я записаться на курс искусства (который они считают пустой тратой времени для человека, который готовится поступать в медицинский вуз). И к тому же я перестал запинаться, когда говорил с людьми, пришедшими на секвенирование генома.

Он глотает слюну, и блеск в его глазах гаснет.

– А потом у меня начала болеть и кружиться голова. Я упал в обморок неделю назад, а потом еще раз – прошлой ночью.

Доктор Гордон потирает бровь.

– Так, а теперь я хочу спросить тебя еще раз. Кто тебе это предложил?

На секунду Ксавьер теряет уверенность.

– Я бы предпочел говорить об этом в более официальной обстановке.

Папа Хлои с потемневшим лицом приближается к Ксавьеру. Его голос сочится ядом.

– В присутствии адвоката например? Почему? Ты сам что ли сделал это с моей дочерью?

Ксавьер сжимает кулак.

– Нет.

Папа Хлои тычет Ксавьера в грудь своим коротким пальцем.

– Тогда перестань бродить вокруг да около. Кто за этим стоит?

Ксавьер смотрит на Хлою, а потом на меня. Я киваю ему. Тайну уже не сохранить. Нет смысла терпеть нападки от отца Хлои.

Ксавьер глубоко вдыхает.

– Доктор Стернфилд.

Доктор Гордон гневно восклицает:

– Лотта? Невозможно!

Ксавьер по-прежнему стоит прямо, как солдат, хотя я чувствую, как внутри у него все рушится из-за того, что ему пришлось предать своего руководителя и кумира.

– Я сам бы хотел, чтобы это оказалось неправдой.

Доктор Гордон поворачивается ко мне.

– А ты, Эйслин? Лотта давала что-то тебе?

Я нервно сглатываю.

– Хм…

Мама свирепо смотрит на меня.

– Правду. Немедленно.

Я вспоминаю безвольное тело Розы и говорю: