У Лена вызывал отвращение вид розовой шелушащейся кожи, проглядывающей сквозь ее седеющие пряди. Для него то, как она старается с помощью начесов и лака скрыть залысины, казалось чем-то очень личным, и видеть это каждый вторник в одиннадцать утра совсем не хотелось. История с волосами раздражала его едва ли не сильнее, чем мягкое сочувствие в невыразительных серо-голубых глазах. Но он решил, что раз уж он сочувствует ее залысинам, серым шнурованным ботинкам, несексуальной фигуре и некрасивому лицу, то его сочувствие обнуляет ее сочувствие.

У Лена была привычка отгораживаться от Грейс телевизором. Чтобы показать, насколько ей здесь не рады, он хватал пульт от телевизора и трясущимся пальцем жал на кнопки в поисках «Магазина на диване». Тупые американцы, пытающиеся продать ему мазь от прыщей или тренажер для пресса, хотел показать он Грейс, ему более интересны, чем она и ее ханжеская болтовня. Хотя, если быть честным, он не знал, сколько ханжества в ее болтовне, ведь с ней ни разу не разговаривал. Она просто приходила каждую неделю и сидела с ним по полчаса, пока он смотрел телевизор. И при этом улыбалась так, словно одно ее присутствие приносит ему небывалую пользу.

В один из вторников, тем не менее, осуществлению планов Лена помешал пульт. Он отказался работать. И в этом была виновата его дочь Марианджела. Купила дешевые ненадежные батарейки. Лен пошарил в верхнем ящичке прикроватного столика, но ничего не нашел.

– Иисусе, – пробормотал он, надеясь задеть Грейс.

В доставке батареек, так же как и виски, и маринованных луковичек, ему приходилось полагаться на родственников. Словно в треклятой индонезийской тюрьме, только вот здесь не было черного рынка. Не имело значения, что деньги у него водились – ему не удалось найти ни одной сговорчивой монахини, готовой сбегать для него за бутылкой.

– Может, мне почитать вам газету? Или журнал? Миссис Миллс из соседней палаты это нравится, – предложила Грейс.

– В жопу миссис Миллс, – проворчал Лен.

– Простите?

– Ничего.

Так что Грейс достала номер ежедневной газеты из сумки и педантично начала читать.

– Почему бы вам не отвязаться от меня и не пойти почитать библейские истории каким-нибудь неграмотным аборигенам? – предложил Лен, но Грейс просто продолжила читать.

Ему казалось, что она тщательно выбирает, что ему читать. В ее газете не было статей про аварии, преступления и смерти, только про потерявшихся пони, нашедших своих хозяев, и звезд, побрившихся ради благого дела. Лен притворился, что задремал. Сквозь полузакрытые веки он наблюдал, как Грейс сложила газету и убрала ее назад в сумку. Но на этом она не успокоилась. У нее был еще номер «Звезды».

– Кто вы по знаку зодиака, Лен?

Лен издал притворный храп.

– Лен!

В ее голосе внезапно промелькнули стальные нотки, заставившие его распахнуть глаза.

– Я спросила, под каким знаком вы родились.

– Не разбираюсь во всех этих фокусах-покусах.

– Ладно, когда ваш день рождения?

– Не помню.

– О, чушь собачья, – заявила она.

Лен хрюкнул.

– Я могу сама узнать, Лен.

Он поднял бровь, провоцируя ее. А она вытащила медкарту из держателя на стене рядом с кроватью. Святые небеса. Об этом он не подумал. Грейс открыла карту и хихикнула.

– Что?

– Лен – это сокращенное от Валентин? Родился, дайте-ка догадаюсь… Четырнадцатого февраля? О да.

Грейс снова хихикнула, и Лен сжал пульт, против всякого разумения надеясь, что телевизор включится и заполнит комнату рассказами о пилюлях для похудения или средстве от эректильной дисфункции. В жопу все. В жопу его избалованных детей и их учебу в частных школах стоимостью как три почки, раз они не смогли научиться даже тому, что покупать чертовы дешевые батарейки – это плохая экономия. Тем временем Грейс прочистила горло.

– Водолей, – начала она.

Позже в этот же день, через несколько часов после того, как Грейс отправилась читать миссис Миллс или кто там еще был в ее списке, слова из гороскопа все еще крутились в мозгу Лена. Грибы, поганки. Притворная любовь. Ни один из его проклятых сопляков не любил его хоть вполовину так же сильно, как наследство, которое они наверняка примутся делить прямо над крышкой его шикарного гроба. Уверенность в том, что все им должны, размером с Тадж-Махал. В этом была их общая проблема. И его тоже.

Вся беда была в том – и теперь Лен это отчетливо понимал, – что он всегда был слишком справедливым и открытым. В его нынешнем завещании говорилось, что после его смерти все его активы (грамотно распределенные между ценными бумагами, акциями, облигациями и недвижимостью) должны быть проданы, а полученная сумма поровну разделена между тремя его детьми. Его дети, зная об этом, не видели никакой необходимости подлизываться. Если бы он так рано не раскрыл все свои карты, мог бы организовать среди отпрысков небольшое соревнование на лучшего подхалима. Слишком поздно для этого. Но еще не поздно преподать этим подлым и неблагодарным поганкам урок.

Стоит или не стоит?

Как там было в этой фокус-покус-колонке? Те, кому вы больше всего доверяете.

Лен потянулся за беспроводным телефоном и после долгих усилий набрал номер своего поверенного.

Ник Джордан сидел на полу в зале для репетиций с раскрытым сценарием на коленях и недоеденным роллом в руке, когда Верди вернулась с ланча вне себя от волнения.

– Смотри! – воскликнула она, усевшись рядом с Ником и пихнув что-то прямо ему под нос. Ему потребовалась секунда, чтобы понять, что она показывает ему обложку недавно вышедшего номера «Звезды Александрия Парк». – Это я, это я! И тут, и тут я.

– Эй! – восхитился Ник. – Потрясающе выглядишь.

– Правда?

Так и было. Два ее портрета-отражения полностью заняли обложку «Звезды». Открыв журнал, Ник увидел третью, более нейтральную версию Верди, на этот раз в полный рост. Одетая в зеленую рубашку с серыми легинсами, босая, она сидела верхом на венском стуле, положив подбородок на сложенные руки. Прямой взгляд был чуть игривым и совершенно бесстрашным. Заголовок гласил: «Лицо с обложки». А ниже была подпись: «Жюстин Кармайкл».

Уже по первым двум абзацам статьи Ник понял, что Жюстин легко разгадала его партнершу, дав читателю легкий намек на наивную самоуверенность юной актрисы, но в то же время не оставив ни малейшего сомнения в том, что она удивительно талантлива.

Общение с Верди стало для Ника настоящей головоломкой. В один момент она казалась прямо-таки пугающе зрелой, в другой ее выдержка куда-то испарялась, и она вела себя как восьмилетний карапуз, переевший сладкого. Их режиссер Гамильтон очень точно это описал: словно Минни Маус и Елену Троянскую впихнули в тело пятнадцатилетней девчонки одновременно.