– Она отличный писатель, – заметила Верди.

– Всегда была, – подтвердил Ник, чувствуя необъяснимый всплеск гордости.

Едва он дошел до середины статьи, Верди выхватила журнал у него из рук.

– Эй, мне что, нельзя дочитать? – возмутился он.

Она тяжело вздохнула.

– Ну, только можешь как-нибудь, типа, побыстрей? Хочу показать остальным.

– Хорошо, хорошо, – согласился он. – Прочитаю статью позже. Но пока ты не унесла журнал, могу я хоть свой гороскоп посмотреть?

– Твой гороскоп?

– Мой гороскоп.

– Ты хочешь прочитать свой гороскоп? – уточнила Верди, прижимая журнал к груди.

– Именно.

Верди зачавкала жвачкой, обдумывая ситуацию.

– Если сможешь угадать мой знак с первой попытки, тогда да, – выдала она.

Ник задумался, но ненадолго. Она была изменчивой, разносторонней, энергичной – ей ничего не стоило прибежать на репетицию после занятий хип-хопом, а после репетиции рвануть на тренировку в бассейн. А после того как дала интервью «Звезде», с энтузиазмом рассказывала всей труппе, что журналистка – старинная подруга Ника. Он вспомнил, с каким многозначительным видом она произносила слово «подруга» и как его это раздражало и радовало одновременно.

– Близнецы, – сказал он, почти не сомневаясь, что прав. – Вестник.

– Вау, – восхитилась она.

Ник с легким самодовольством протянул руку за журналом.

– Я сама тебе прочитаю, – решила Верди, плюхнувшись на сцену рядом с ним. – Какой знак?

– А что, угадать не можешь? – поддразнил Ник. – Я твой угадал.

Верди задумалась. Снова послышалось чавканье.

– Часть меня хочет сказать – Овен. Но для Овна ты слишком странный. Без обид. А другая часть твердит, что ты Рыбы. Но для них ты недостаточно странный. Поэтому я склоняюсь к мысли, что ты… Водолей?

Ник неверяще моргнул.

– Я права, да?

Ник уточнил:

– Слишком странный для Овна и недостаточно – для Рыб, так ты и вычислила?

– Ага, и еще, знаешь, ты слегка тормоз в плане чувств.

Это тоже помогло.

– Прости?

– Ну, знаешь, – продолжила Верди, – ты вроде как невнимательный временами.

– Невнимательный? – переспросил Ник. – Как это невнимательный? Когда?

– Например, с Лаурой.

– А что с Лаурой? – спросил Ник.

Верди изобразила на лице «вот видишь, о чем я».

– Она тебе никого не напоминает?

– Что ты пытаешься сказать?

– О боже, ты безнадежен, – вздохнула Верди.

Ник разозлился. Но затем вспомнил, что Верди – всего лишь ребенок. Что она может знать?

– Я думал, ты собиралась прочесть мне мой гороскоп, – сказал он, отмахнувшись от раздражения.

– О, точно. Собиралась.

Верди сходу выдумала персонажа – мечтательного, увлеченного звездочета с намеком на шепелявость – и начала читать.

Ник внимательно слушал и чувствовал, как при упоминании «перепутья чувств» по рукам бегут мурашки. Лео советовал ему опасаться притворной любви и убедиться, что он хорошо отличает хорошие грибы от поганок.

– Ну, – спросила Верди, уронив закрывшийся журнал на колени и глядя на Ника сверкающими глазами, – насколько хорошо ты разбираешься в грибах?

Рак

В конце июня, когда высокое северное солнце перевалило за Тропик Рака, в южном полушарии наступил самый короткий день. Вино тихо грелось на плите, источая аромат корицы и аниса, муската и гвоздики; фейерверки лежали наготове, свечи были зажжены, ведь люди, в согласии с ритмами природы, искали тепла, чтобы согреться в самую длинную ночь года.

Солнце давно скрылось за крышами Эвелин Тауэрс, и Жюстин в тапочках и домашнем кардигане складывала белье из кучи, которую вывалила на обеденный стол. Откуда-то из кургана смятых простыней раздался звонок ее телефона. Он успел позвонить несколько раз, прежде чем она нашла его среди носков, трусов, пижам и лифчиков, и ей едва удалось ответить вовремя.

– Алло?

– Обернись, – сказали в трубке. Мужским голосом.

Жюстин нахмурилась.

– Остин? Это ты?

Такие шуточки были вполне в духе ее братца.

– Просто доверься мне, – произнес голос. И это не был голос брата. Теперь Жюстин была в этом абсолютно уверена.

– И обернись.

Жюстин не хотелось подчиняться голосу; тем не менее она это сделала.

И обернулась. Но увидела лишь свою гостиную – кремовый диван, свернутый коврик, подушки, расставленные как попало, стопки книг на кофейном столике и выключенный телевизор.

– Отлично. Очень хорошо. Теперь иди к балкону.

– Серьезно? – переспросила Жюстин. – Кто вы такой?

– Не могла бы ты просто подойти к балкону?

Мозг: Жюстин, ты когда-нибудь смотрела фильмы ужасов?

Жюстин: Да, я знаю. Но как ты думаешь, кто это? Неужели тебе совсем не любопытно?

Мозг: Знаешь, там всегда есть глупая барышня в прозрачном халатике, которая неизбежно тащится к шевелящимся шторам. Так вот, сейчас это ты.

Жюстин: Не мог бы ты заткнуться?

Мозг: Всего лишь пытаюсь предостеречь тебя, подруга…

– Извините, кто это?

– Посмотри.

За стеклами ее французского окна, за бетонными перилами ее балкона, с той стороны узкой щели между домами, на крохотном балкончике квартиры напротив стоял Ник Джордан.

Жюстин распахнула двери на балкон и шагнула в холод самой длинной в году ночи, а когда она рассмеялась, ее смех легко преодолел щель между двумя домами.

Не задумываясь, она выпалила:

– Кто это проникает в темноте в мои мечты заветные?

Ник, тут же сориентировавшись, ответил:

– Не смею назвать себя по имени. Оно благодаря тебе мне ненавистно. Когда б оно попалось мне в письме, я б разорвал бумагу с ним на клочья.

На нем были мешковатые спортивные штаны, растянутый джемпер и угги из овчины, и Жюстин легко могла представить его на диване в зимнее воскресенье. И себя, устроившуюся у него под боком, на диване в зимнее воскресенье.

– Десятка слов не сказано у нас, а как уже знаком мне этот голос! Ты не Ромео? Не Монтекки ты?