И он решился. Снова.    

Отступив на пару шагов, коротко разбежался, после чего с силой приложился о дверь. Это возымело своё действие - полотно слетело с петель, а сам Ильинский - буквально ввалился в дом. И тут же замер на пороге. Прямо напротив него, держа Алину на одной руке, стоял Вишняков. Ему даже не нужно было видеть его фотографий, чтобы понять, что перед ним именно он. Егор.    

- Что ж, так даже лучше, - проговорил тот, и теперь в лицо Ильинскому смотрело дуло пистолета.     

Да, с этим он был полностью согласен. Так даже лучше - когда эта скотина перед ним и он точно знает, что девочки здесь.     

Герман быстро окинул взглядом небольшое помещение - то ли кухня, то ли прихожая, то ли два в одном. Нино рядом не было, от чего сердце в висках заколотилось быстрее, почти что причиняя боль.     

- Это ведь не твой ребёнок.      

Ильинский не нашёл ничего лучше, чем сказать эту фразу. Сам продвинулся вперёд, выставив руки перед собой. Ладони держал открытыми, чтобы Егор видел, что у него нет оружия.     

- И что? Я заберу её и воспитаю из неё настоящую женщину.     

Герман замер на месте. Он воспитает из его Алины настоящую женщину? Челюсти, плотно сжавшиеся, скрежетнули. Хера-с-два он позволит этому психу сделать с малой хоть что-то.     

- А её няня?   

- Её няня? - Удивление на лице Вишнякова было таким неподдельным, что Герман невольно вздрогнул. Неужели его худшие опасения подтвердятся? Ощущение ледяного озноба прошило позвоночник, парализуя на месте. - Её няню я тоже заберу, - кивнул Егор, и по телу Ильинского разлилось облегчение. Значит, Нино жива, просто не здесь.     

Алина же, словно почувствовав, что он рядом, успокоилась и перестала кричать. А Герману приходилось призвать на помощь всю свою выдержку, чтобы выглядеть спокойным при виде того, как его малышка находится в руках этого гондона.      

- А я пришёл за ними. За ними обеими, - тихо проговорил Ильинский и двинулся вперёд.    

Он физически почувствовал, какое напряжение разлилось в воздухе между ним и Вишняковым, но остановиться было смерти подобно.    

Кажется, за стенами дома что-то происходило - слух словно бы обострился, и теперь Герман слышал, как скрипнул снег под чьими-то шагами, и как кто-то едва слышно перебросился парой слов. Значит, люди Володарского рядом, а это означало, что даже если он погибнет, эту суку Егора возьмут и спасут его девочек. Поэтому сделал то, что счёл правильным - прыгнул вперёд, намереваясь выхватить Алину и дезориентировать Вишнякова.    

Выстрел прозвучал так неожиданно, что Герман только и смог, что испуганно охнуть. А потом почувствовал, как его прошило тупой и жгучей болью. Это было… странно. Вдруг начать оседать на пол, понимая, что силы куда-то утекают. Впрочем, на размышления об этом ни сил, ни времени не осталось. Сознание просто отключилось, и Герман погрузился в темноту.

Она мелькнула яркой чернильной вспышкой. Кратковременной, но и этих секунд, когда пребывал в бессознательном состоянии, хватило на то, чтобы начало нестерпимо тошнить. Пришёл в себя одновременно с грохотом, который раздавался сразу и отовсюду. Неловко поднялся на ноги, тут же нашёл взглядом Алину. В левом предплечье угнездилась острая боль, но сейчас на это было по херу.         

Вишняков уже успел отложить ребёнка на видавший виды диван, на котором малая и замерла. И снова по телу Германа прокатился волной ужас. Всё это уложилось в какие-то молниеносные мгновения, по прошествии которых со всех сторон в небольшое помещение кухни стали вламываться люди Володарского, но Ильинский не собирался так просто отдавать эту гниду им.      

Приглушённо рыкнув, он бросился на Вишнякова, повалил того на пол и стал бить. Невзирая на боль, даже почти её не замечая. Это была даже не злость - то, что он чувствовал. Бешенство. До багровой пелены перед глазами, которая застила собой все здравые мысли.    

Его никто не оттаскивал, и Герман бил и бил ненавистное лицо. Пачкаясь в липкой горячей крови, слыша хруст и противное чмоканье. Остановился только когда чуть в стороне тонко вскрикнула Алина. Значит, жива… Значит, этот гондон не успел ничего ей сделать.    

- Ильинский, всё. Хватит. Ищем Нино, - раздался голос Бориса, который Герман слышал словно через толщу воды. - Что с рукой?    

- Не знаю. Всё потом.   

Он сцепил зубы, сжал пропитавшийся кровью рукав куртки. Где-то вдалеке слышался звук сирены.    

- Хорошо. Ищем.    

Она сидела на полу, бледная, с прикрытыми глазами. Одна рука прикована к батарее, вторая - безжизненно лежит на полу. В этот момент, когда увидел её, впервые захотелось убить. Убить как-нибудь особенно изощрённо и кроваво. И впервые пожалел, что не смог вовремя от неё отказаться. Что подверг такой опасности, ведь с ним не могло быть хорошо и спокойно.    

- Нино… - Герман опустился перед ней, прикоснулся к её лицу. - Она вся горит. Где, мать вашу, скорая?   

- Подъезжает. Отойди.   

Борис настойчиво потянул Ильинского, и тот подчинился. Скрежетнул зубами, когда по помещению разлился сначала звук металла о металл, потом появился характерный прогорклый запах.    

- Алина… - прошептала Нино, и Герман снова бросился к ней.    

- Она в порядке. Сейчас выйдем отсюда и сама увидишь.   

- Хорошо. Пить хочу.   

Ильинский осмотрелся в поисках воды. Вишняков держал Нино в каком-то каменном мешке, в котором от жары можно было с ума сойти. Воды поблизости не оказалось. Сука…     

- Сейчас. Только наверх выйдем.   

Её освободили. Один из мужчин взял Нино на руки и понёс, и Герману ничего не оставалось, как идти рядом, понимая, что сейчас он совершенно бесполезен.   

- Всё, врачи вами займутся. Поезжайте. Дальше мы сами, - отдал распоряжение Володарский, кивая на выход. - Как только в себя придёте, нужно будет ещё кое-что сделать. Так - формальности.    

- Договорились.   

Две машины скорой помощи, в которых они и устроились, направились в сторону города. Герман мрачно наблюдал за тем, как осматривают притихшую Алину, сам же старался не думать о том, что теперь всё будет иначе. Потому что больше допускать подобное он не имеет права. А это значило лишь одно - ему снова придётся вспомнить то время, когда он был равнодушным монстром. И не только вспомнить, но и вернуть его назад.

Выстрелы. Они слышались отовсюду, накатывали на нее безумным грохотом, а она, прикованная, сходила с ума от невозможности что-то сделать, от непонимания, что происходит с Алиной и от собственного бессилия – в первую очередь. Трясла, как безумная, батарею, в бессмысленной попытке ее вырвать, и добилась только того, что рухнула обратно на пол без сил, жадно хватая пересохшими губами воздух, способная только на злые, молчаливые слезы, непроизвольно катившиеся из глаз…