Ещё один выстрел и следом – чудовищный детский плач, и это было уже больше, чем она способна была вынести. Срывая голос, Нино закричала… и проснулась от собственного крика, резко подскочив на постели.

- Тихо, тихо, - кто-то коснулся ее плеча успокаивающим жестом и она, задыхаясь, сделала прерывистый вдох в попытке понять, где находится и что с ней случилось с того момента, как ненавистный псих забрал у нее Алину.

Непонимающим, растерянным взглядом она осмотрела помещение, которое по всем признакам являлось больничной палатой. Как она сюда попала? Значит, ее нашли? А Алина? Где была Алина?

Прикрыв глаза, она попыталась вспомнить.

Выстрелы ей, определенно, не приснились. Она помнила, как с нечеловеческой силой пыталась вырваться из плена цепей, почти не чувствуя боли, не чувствуя вообще ничего, кроме чудовищной паники, которая поднялась в ней при мысли, что с Алиной могло что-то случиться. Она дёргала батарею, пытаясь сдвинуть безучастный металл с места, пока не кончились силы. А потом, когда ей показалось, что она больше не способна даже дышать, пришел Герман. Он спас ее. Он сказал, что с Алиной все хорошо. Ведь это не было лишь игрой ее воображения? Господи, только бы это не было ее собственным бредом, который она себе придумала. Только бы Алина и Герман были в порядке. Господи, пожалуйста…

Она повернула голову в ту сторону, откуда исходило тепло руки, которая поглаживала ее по спине, и обнаружила рядом с собой медсестру. Нино посмотрела на нее умоляюще и открыла рот, чтобы попытаться вытолкнуть наружу непослушным языком главный вопрос, но женщина, по всей видимости, истрактовала ее взгляд по-своему.

- Все хорошо, - улыбнулась она Нино ободряюще, - и вам, и ребеночку, ничего не угрожает.

Ребёночку? Она имела в виду Алину?

- Алина? – выдохнула Нино с надеждой.

- Вы уже выбрали имя? – поинтересовалась медсестра все с той же улыбкой, показавшейся вдруг отчего-то фальшивой насквозь.

Что значит «выбрали имя»? О чем говорила эта женщина?

- Не понимаю… - призналась Нино растерянно и снова посмотрела на женщину с мольбой:

- Где Алина?

- Ах, вы про эту девочку, которую похитили вместе с вами! – спохватилась медсестра. – Все хорошо. Ее осмотрели, никаких травм нет.

Нино ощутила, как от облегчения ее начала бить дрожь и в глазах против воли встали слезы. Значит, это была правда. Герман пришел за ними.

- Ну что такое! – обеспокоилась медсестра и, вскочив на ноги, стала суетиться рядом. – Все позади, не надо плакать. В вашем положении вредно нервничать, вы и так натерпелись…

И тут до Нино дошел весь смысл этих слов. От накатившего ледяной волной ужаса ее начало трясти сильнее – так, что зубы стучали друг о друга, когда она, с трудом шевеля губами, переспросила:

- В моем положении?

- Ох, а вы не знали? – медсестра смотрела на нее растерянно несколько секунд, а потом снова расплылась в улыбке, от которой Нино начало ощутимо подташнивать:

- У вас будет ребенок.

Нет. Господи, нет.

У нее не могло быть ребенка. Она не должна становиться матерью. Не была к этому готова и никогда готова не будет. Она зареклась иметь детей в тот день, когда умер Виталик. Она не могла больше рисковать. Не могла больше терять.

Ей казалось, что Алина многое в ней изменила, но эта иллюзия стремительно распалась в тот момент, когда она позволила этому психу похитить вверенную ей малышку. Все случилось из-за нее. Она снова не уберегла того, кто так нуждался в ее защите. Она не имела никакого права иметь собственного ребенка.

Господи, как она вообще могла быть так неосторожна, почему не позаботилась о том, чтобы не забеременеть? Вероятно потому, что у нее просто не было нужды пить противозачаточные таблетки или носить с собой презервативы. До Ильинского она долгие годы вообще не вспоминала, что такое быть женщиной. Да и, откровенно говоря, до него и не знала этого по-настоящему вовсе.

Ее первый неловкий опыт стыдно было даже вспоминать, и никакого желания продолжать сексуальные отношения он в ней не вызвал. Скорее, наоборот способен был начисто отбить тягу к чужим прикосновениям, и она спокойно обходилась без секса все это время, пока в ее жизни снова не появился Герман.

Герман… как он отнесётся к этой новости? Их отношения были ещё слишком непрочными и она боялась даже задумываться о том, какую роль в его жизни играет. Но, тем не менее – задумывалась. И делала это даже слишком часто, будучи не в состоянии подавить в себе нелепую надежду быть ему жизненно необходимой. Теперь же, пытаясь мыслить трезво, говорила себе, что, быть может, для Ильинского она была всего лишь временной любовницей, и подобные осложнения в виде беременности и соответствующих обязательств его могли совсем не обрадовать. И хотя Нино была твердо уверена в том, что он не станет уходить от ответственности, сама она совершенно не желала быть в его жизни навязанной обузой.

Ей нужно понять, что между ними происходит, прежде, чем она признается ему в том, о чем ей было так страшно даже думать. О том, с чем сама ещё не знала, что делать.

Раздавшийся стук в дверь нарушил поток ее панических мыслей и сердце, бешено забившись, подскочило куда-то к горлу, когда сам объект ее размышлений вошёл в палату.

Первое, что бросилось ей в глаза – это его болтавшаяся на перевязи рука. И выстрелы, что преследовали ее даже во сне, обрели теперь свое физическое воплощение при виде белого бинта на плече Германа. Дождавшись, когда медсестра, снова одарив ее улыбкой – на этот раз тошнотворно-понимающей – выйдет из палаты, Нино первым делом, не пытаясь скрыть тревогу, спросила:

- Что с тобой?

Ее собственная рука, с багровыми следами от наручников на запястье инстинктивно потянулась к Герману, но он, осторожно ее перехватив, положил ту обратно на одеяло, заставив Нино почувствовать себя так, словно она наткнулась на уже знакомую ей невидимую стену, вновь возникшую между ними.

- Я в порядке, - сообщил он хмуро, глядя куда-то в сторону, отчего внутри у Нино что-то тревожно сжалось. – Это так, ерундовая царапина.

Она вдруг почувствовала себя глупо от того, что вообще задала этот вопрос. Ведь действительно, вот он, Герман Ильинский, стоит перед ней, живой и почти невредимый, вот только вид у него при этом такой замкнутый и мрачный, какого она не видела уже давно.

- Тебе здесь нравится? – спросил он, все же подняв на нее взгляд, под тяжестью которого ей захотелось просто исчезнуть. Только бы не видеть его, такого, казалось, уже родного, теперь настолько чужим и далёким.

- Я имею в виду, нормально ли за тобой ухаживают… - добавил Герман, откашлявшись, и Нино впервые осмотрела свою палату осмысленным взглядом.

Стало понятно вдруг, почему так кудахтала над ней медсестра и почему в палате, кроме нее, никого больше не было.

Эта комната не была похожа на стандартные больничные палаты с унылыми стенами, давно не видевшими ремонта. Здесь не было такого привычного запаха лекарств и пропитавшего все вокруг ощущения безнадёжности. Это была явно дорогая и, скорее всего, частная клиника. Не ровня той, в которой умирал ее маленький брат.