— Наверное, в школе приходилось туго? Мальчишки одолевали?

— Ох, да, — она слегка краснеет, — дергали за косы так, что в затылке трещало.

— Бедная.

— А тут мы в зоопарке. Я очень хорошо запомнила этот день потому, что мама впервые привела Харри. Он был таким заботливым и милым. — Девушка прикусывает губу, спохватившись. — Ой, вам, наверное, неприятно такое слышать…

— Что ты. — Мать перелистывает страницу и замирает, увидев снимок, на котором возле ограды зоопарка запечатлены все трое: Мариана, ее мать и мой отец. — Все уже давно прошло. — Она вздыхает, и я чувствую, как мама улыбается. — У меня было много лет для того, чтобы все обдумать и понять.

— А почему вы расстались?

Плечи матери вздрагивают.

— Я… глупой была. — Тихо говорит она. — Знаешь, я ведь не умела ничего, когда вышла замуж. С детства меня обучали лишь танцам, а тут замужество, быт, проблемы… А я еще девчонка — совсем как ты. Ни убирать, ни готовить не умела, ни управляться с ребенком. — Мать задумывается, глядя на выцветший снимок, а затем пожимает плечами. — Молодые мы были, постоянно ссорились из-за всякой ерунды. Это все моя вина, конечно — не сумела удержать Харри. — Она смотрит на Мариану с теплом, кладет ладонь на ее плечо. — Он ушел туда, где его душе было спокойнее, и я рада, что он был счастлив. Честно. Не стоит тебе об этом сейчас переживать.

Жгучая злость толкается в ребра.

Все эти годы я был всего лишь ее эмоциональным тампоном: выслушивал ядовитые речи об отце, бесчисленные жалобы, обвинения, рассказы о том, как ей было плохо, и как она страдала. А теперь что? Мать кормит эту девчонку баснями о молодости-глупости и собственной благородности? Тьфу!

— А ты? — Мать подпихивает ее локтем и лукаво оглядывает. — Как у тебя на личном фронте? Есть уже мальчик?

— Н-нет. — Отводит взгляд девушка.

— Да брось! Не может быть, чтобы у такой красавицы не было ухажеров? Наверняка, толпами за тобой ходят?

— Что вы, вовсе нет, я…

Мариана запинается, отвлеченная чьим-то жалобным мяуканьем. Оборачивается и вздрагивает, заметив меня.

Я опускаю взгляд: у моих ног трется белый в темных пятнышках мохнатый комок. Тощий весь, глаз из-за гноя не видно. Заморыш.

— Хвостик! — Вскакивает она.

Подходит, боясь взглянуть мне в глаза, наклоняется, подбирает этого зачуханного котенка и нежно прижимает к груди.

— Что это? — Морщусь я.

Теперь Мариана вынуждена посмотреть на меня.

— Не что, а кто. — Она воинственно задирает подбородок. — Это мой кот.

Ее губы дрожат. Девчонка поворачивается полубоком — так, словно собирается защитить заморыша от меня.

— Убери его отсюда, — тоном не терпящим возражений, произношу я.

— С чего это? — Рискует дерзнуть Мариана.

— С того, что у меня аллергия!

— С каких это пор? — Хмурится мать, захлопывая фотоальбом.

— С тех пор, как я увидел этот плешивый рассадник болезней. — Бросаю я, брезгливо кривя лицом.

— Знаешь что? Тебе придется смириться. — Заявляет сводная сестра, не без страха выдерживая мой взгляд. — В своем доме я делаю то, что хочу. Это мой кот, и… он будет жить здесь, нравится тебе это или нет!

— Я сказал, у меня аллергия. — Повторяю я, ощущая, как начинаю закипать изнутри.

— Тогда сиди в своей комнате! — Звенит ее голос.

Обняв кота, она разворачивается и отправляется прочь из гостиной.

— Может, лучше твой замарашка сам посидит в твоей комнате? — Бросаю я ей в спину. Но девушка поднимается по ступеням, так ничего и не ответив. Тогда я решаю добавить: — Не оставляй его без присмотра, вдруг я случайно наступлю на эту тварь и сломаю ей хребет!

Мариана скрывается на втором этаже, не удостоив меня ответом, и это бесит еще сильнее.

— Это уже слишком. — Рычит мать. Она откидывается на спинку дивана и принимается массировать виски пальцами. — Тебе не семь лет, Кай! Почему нельзя быть хоть каплю умнее?

— Умнее это как? Вылизывать ей зад, как ты? — Я подхожу к матери.

— Тебе давно следует повзрослеть. — Выдыхает она.

— Я уже достаточно взрослый.

— Спать с девками, курить и драться — это не взрослый, ясно? — Шипит мать, выпрямляясь и одаривая меня полным ярости взглядом. — Тебе следует научиться сдерживаться и поступать согласно общего плана.

— Это твой план, мамочка. — Отвечаю я, понизив голос. — Думаешь, она привяжется к тебе настолько, что вверит тебе распоряжение своими капиталами? Черта с два!

— Какой же ты еще сопляк… — Разочарованно качает головой мать. Она берет со стола высокий бокал на длинной ножке и делает небольшой глоток. — И как ты собираешься с ней разобраться?

— Это мое дело.

— Трахнешь ее? — Хмыкает она, делая еще глоток оранжевого напитка. — Думаешь, я не вижу, из-за чего ты так злишься? Обыкновенный спермотоксикоз! Реши уже свою проблему где-нибудь на стороне, а от этой девчонки отстань. Прикоснешься к ней, и все испортишь.

Последние слова мать говорит мне в лицо чуть ли не шепотом.

— Что это? — Я резко выдираю бокал из ее рук.

Принюхиваюсь к содержимому. Алкоголь. Ну точно!

Мать тут же натягивает маску невинности:

— Это просто аперолька! — Отмахивается от меня. — Остынь уже, умоляю.

— Значит, ты опять за старое?

Она вздыхает, закатывая глаза.

— Послушай-ка, сын, — говорит устало, — мне уже можно проводить свое время, как хочется. Я в красивом доме, на мне красивый наряд, я пью из красивого бокала приятный напиток. Разве я не заслужила всего этого?

Мать изящно закидывает ногу на ногу и лениво потягивается. Похоже, она пьяна. Или отлично входит в роль богатой владелицы дома. Теперь мне все ясно. Не будет никаких салонов красоты и студий танцев: они просадят все, что осталось от состояния Харри Турунена, за пару лет — на такие вот вечера с выпивкой и веселый отдых.

Я иду на кухню, выливаю содержимое ее бокала в раковину и мою бокал. Затем нахожу початые бутылки с алкоголем, из которого она делала коктейль, опорожняю их и выбрасываю тару в мусорное ведро. Потом открываю створки встроенного в стену бара и замираю: тот доверху набит различной выпивкой разной степени крепости и выдержки.

— Я поговорю с Лео. — Обещаю матери, вернувшись в гостиную. — Он не знал тебя такой, не видел всей этой мерзости, что творилась у нас в доме, и не представляет, на что ты способна, когда пьешь, не просыхая! Если ты снова вернешься к своим прежним увлечениям, от меня поддержки не жди!

— Сказал тот, кто еще полтора месяца назад возвращался домой «на рогах»! — Ухмыляется мать. В ее взгляде читается раздражение. Она не выглядит как ребенок, у которого отобрали любимую игрушку, дети просто обижаются и тут же прощают. Она выглядит, как взрослый, которому посмели перечить, и который исходит ненавистью, размышляя над ответным ударом. — Лучше пойди к своей бабке и вразуми ее, чем читать мне мораль!