Зачем ему беспокоиться о семейной Библии Миттла? В конце концов, она существует, в отличие от гор Талмудов и других еврейских книг, которые столетиями бросали в огонь по приказу церкви герра Миттла. Ну подумаешь, не будет у нее застежек! Эрлих запрашивал за свои инъекции невероятную сумму. Сережки для Розалинды были лишь частичным возмещением за то, что ему придется потратить. Он снова взглянул на застежки. Заметил перья, окружавшие розы. У них был изгиб, намекавший на крыло. Стыдно было бы и их не использовать. Возможно, ювелир сделает вторую пару сережек. На мгновение он подумал о нежной коже и о васильковых глазах…

Нет. Не для нее. Пока нет. А возможно, и никогда. Впервые за долгие годы он не испытывал потребности в любовнице. У него есть Анна. Стоило Хиршфельдту подумать о ней и представить, как прикасается к ней чужая рука — мгновенно вспыхивало желание. Он улыбался. Очень кстати. Пара крылышек, сверкающих из-под темных волос его падшего ангела.

Я отложила отчет и заметила, как дрожат руки. Где они, эти серебряные застежки, такие красивые, что тронули даже такого сухаря, как Мартелл? И кто вычеркнул эти строки?

В мозгу мелькали разные сценарии. Застежки слабо держались и потому были утрачены. Почернели, и их ценность не бросилась в глаза. Почему семья Коэн их не очистила? Возможно, не поняли, что черный металл — это серебро. «Нефункционирующие», «механически изношены» — отметил Мартелл, что, возможно, означало, что они не были собраны и не прижимали листы пергамента. В любом случае, Мартелл отправил их в чистку и передал переплетчику, с тем чтобы тот установил их на новый переплет. Если они и в самом деле были переданы. А что, если Мартелл их просто украл, ведь они ему так понравились. Но нет, этого не может быть. На переплетных досках есть бороздки. Переплетчик собирался установить застежки. Следовательно, Мартелл не мошенник.

Застежки поступили в переплетную мастерскую. А может, и нет, может, они попали к серебряных дел мастеру для починки механизма. Вернулись ли они в музей? Это был следующий вопрос. Я вынула из ящика последнюю папку.

В ней было десять документов, все на немецком. Один из них вроде бы счет или счет-фактура. Почерк ужасный, но имелась подпись. Всегда молишься, чтобы была подпись. Имя — словно путеводная нить, ведущая тебя по лабиринту. На полях счета что-то было записано, уже более разборчивым почерком. Другие документы представляли собой переписку между Государственным музеем Вены и Национальным музеем Боснии. Взглянув на даты, я увидела, что переписка охватывала несколько лет. Кажется, речь шла о приготовлениях к возвращению Аггады, но относительно всех подробностей я оставалась в полном неведении.

Пришлось пойти на поиски фрау Цвейг. Не годится расхаживать по чужому музею с архивным ящиком под мышкой, но нельзя оставить документы без присмотра, а ждать я не могла. Когда добралась до ее кабинета, увидела, что она о чем-то заинтересованно беседует с маленьким серым человеком: седые волосы, серый костюм, даже галстук у него был серым. В коридоре дожидался своей очереди прыщавый юноша в черном костюме. Фрау Цвейг была похожа на яркого попугая лори, запертого по ошибке в клетку с голубями. Увидев меня, она жестом показала, что освободится через несколько минут.

Верная своему обещанию, она проводила серого человека с каким-то поручением, а юного Мистера Блэка попросила обождать. Мы вошли в кабинет.

Я затворила дверь.

— Ну-ну, — сказала она, — похоже, вы вышли на скандал! Можете мне поверить, нашему музею он необходим.

— Да я толком и не знаю, — ответила я, — но установила, что, когда книга к вам поступила, у нее имелись серебряные застежки, и, согласно документам, Аггада ушла от вас уже без застежек.

Я быстро рассказала то, что прочитала, и подала ей документы на немецком языке. Она вынула очки в зеленой оправе и нацепила их на курносый нос. Счет-фактура был, как я и надеялась, от переплетчика, имелась и фамилия или часть фамилии.

— Вроде бы Миттл. Подпись ужасная, не могу разобрать имени. Но Миттл… Миттл… я встречала это эту фамилию раньше. Кажется, он был переплетчиком, и одно время музей часто пользовался его услугами… Вспоминаю его в связи с имперскими коллекциями. Я легко могу это проверить. В прошлом году мы внесли все данные в базу компьютера.

Она повернулась к клавиатуре и застучала по клавишам.

— Ну, вот. Флориен Миттл… Флориен — христианское имя… сделал для музея более сорока работ. И что вы думаете? — Она выдержала драматическую паузу и отодвинулась от компьютера. Развернулась вместе с креслом. — Аггада была последней.

Снова обратилась к счету-фактуре.

— Эта запись, здесь, на полях, весьма примечательна… Судя по тону, это — начальник. Он приказывает не оплачивать счет, «пока не будет закончена работа».

Фрау Цвейг посмотрела другие письма.

— Что-то непонятное. Вот в этом перечисляется множество причин, по которым Аггада не может вернуться в данный момент в Боснию. Причины, надо сказать, надуманные… Похоже, что Вена изыскивает предлоги, чтобы не возвращать книгу, а боснийцы… как вы выражаетесь? Piss? Pissed?

— Австралийцы говорят «pissed off». «Pissed» значит «пьяный». «Piss» — алкоголь. Выражение «to take the piss» означает «высмеять кого-либо».

И зачем только я все это ей рассказываю?

— Вот и с боснийцами так же. Их высмеяли. Вот что я думаю по этому поводу: Миттл украл застежки или потерял их, и музей ему не заплатил. Музей решил замять это дело, чтобы не огорчать боснийцев. Потом под всеми предлогами стали задерживать возвращение книги, надеясь, что к тому времени, когда она к ним вернется, никто не заметит, что двух сломанных почерневших застежек больше нет.

— Что ж, им повезло, — задумалась я. — История им помогла. К тому моменту, когда книга вернулась наконец-то домой, все, кто знал что-либо, были либо мертвы, либо заняты другими делами…

— Кстати, о делах, мне нужно разобраться с этими бумагами… Когда вы уезжаете в Штаты? Хотите, я разузнаю побольше об этом Миттле?

— Это было бы замечательно.

— А вечером позвольте мне отвести вас в ту часть Вены, где вам не станут предлагать торт «Захер», и я гарантирую, что вальса там вы тоже не услышите.

Поздно вечером фрау Цвейг провела для меня экскурсию. Я побывала в клубах, в подвалах с джазом и в студиях концептуального искусства (одного художника, обнаженного, со сложенными, как у цыпленка, ногами и руками, подвешивали к потолку; кульминацией номера стал момент, когда он сверху помочился на кого-то из публики). Всю дорогу к Бостону я спала. Не использовала преимущества билета первого класса. Могла бы с тем же успехом и в загоне для скота проехаться.

Из аэропорта «Логан» села на метро линии «Т» и доехала до Гарвард-сквер. Терпеть не могу в Бостоне водить машину. Движение и невозможные манеры водителей выводят меня из себя. Но есть и еще одна причина не водить здесь машину: это туннели. Их почти невозможно избежать: постоянно приходится ехать в одном направлении, поворачивать нельзя, так что невольно попадаешь к ним в «разинутую пасть». Обычно я ничего не имею против туннелей. Моя трусость так далеко не простирается.