Помню, ты сказала о жестокой непреодолимой судьбе, о том, что мы никогда не сможем принадлежать друг другу. Ты посвящена Весте, я же отныне примкнул к тем, кто почитает Марса. Через несколько дней мой легион покинет Италию, и наши пути, наверное, уже никогда не пересекутся. Но даже в разлуке с тобой, пусть она будет длиною в жизнь, я сохраню мою любовь к тебе нераздельной. Хочу, чтобы ты знала: кроме тебя мне никто не нужен. Если тебе не суждено быть моей возлюбленной, другая женщина никогда не станет ею.

О Альбия! Я хотел бы бесконечно говорить о своей любви, в признаниях тебе я мог бы исписать столько свитков папируса, сколько не исписал за все годы своего творчества мой друг Овидий... Увы, я должен прерваться – сигнал тубы возвещает о сборе.

Люблю тебя и приветствую всем сердцем!

Di te bene ament.»*

***

Di te bene ament (лат.) – Пусть боги будут к тебе благосклонны!

Невозможно передать словами, что чувствовала бедная девушка, читая это письмо. Она плакала, и слёзы струились на папирус, оставляя на нём влажные следы. Перечитав письмо, она прижала его к груди и погрузилась в печальное раздумье. Незабвенный образ возлюбленного точно призрачное видение витал перед её взором.

Стоявшая рядом с весталкой Басса со светильником в руках долго с состраданием смотрела на неё, затем, скользнув взглядом по свитку, сказала:

– Кажется, там есть какая-то приписка. Но это уже другой почерк.

Альбия перевернула письмо и на его обратной стороне увидела, как чья-то торопливая рука дописала:

«P.S. Милая девушка! Не знаю, смел ли я беспокоить тебя, но, боюсь, что это последнее послание моего дорогого друга Марка. При переходе через болото он заболел лихорадкой, сейчас его состояние заметно ухудшилось. Едва закончив писать это письмо, Марк внезапно упал. Вместо того, чтобы призывать богов, моля их о помощи, он повторяет только одно имя: Альбия. Больше я ничего не могу добавить. Прощай и помни о нём!»

– О Марк, любимый! – только и проговорила Альбия, дочитав письмо.

Губы её вдруг побелели, а голова опустилась на подушку.

– Альбия! Что с тобой, дитя моё? – Басса с тревогой всмотрелась в бескровное лицо девушки.

Весталка лежала неподвижная, с закрытыми глазами, и тогда испуганная кормилица закричала:

– Клиния! Скорее сюда! Эй, Клиния!

Когда служанка вбежала в кубикул, Басса велела ей принести эссенции, чтобы помочь привести Альбию в чувство. Клиния убежала и вскоре вернулась с другими рабынями, среди которых была и Элат; они принесли воду и крепкие ароматные эссенции и вместе с Бассой принялись хлопотать над лежавшей в обмороке госпожой. Спустя какое-то время на лице Альбии выступил лёгкий румянец; чёрные ресницы дрогнули, блеснул тревожный огонёк голубых глаз.

– Хвала богам! – со вздохом облегчения молвила Басса и, отпустив рабынь, присела на край ложа.

– Я должна ехать к нему, – первые же слова Альбии повергли старую служанку в отчаяние.

– Но, Альбия... – пролепетала она и умолкла, поражённая выражением решимости и упрямства на нежном девичьем лице.

– Я буду с ним столько, сколько определят боги, – продолжала Альбия твёрдым голосом. – И если Марку суждено умереть, я уйду вместе с ним. Мы умрём вместе и вместе отправимся в подземное царство Орка. Я разделю участь моего любимого...

– Что ты такое говоришь, Альбия? Что с тобой? Ты обезумела! – не выдержав, воскликнула Басса и в сильном волнении схватила девушку за руку.

– Ты не понимаешь... Я не смогу жить без него, – теперь в голосе Альбии звучала мука. – Пусть бы он уехал далеко, пусть бы нас разделял океан, я была бы спокойна, зная, что он ходит по этой земле, дышит этим воздухом, думает обо мне и хранит в своём горячем сердце любовь ко мне. Ради этого мне стоило бы жить! Но для чего мне жизнь, в которой не будет ЕГО?!

Обессилев от волнения, от наплыва бурных чувств, весталка умолкла в полном изнеможении.

– Ты обещала мне забыть его, – пользуясь случаем, Басса сделала попытку успокоить девушку и воззвать к голосу разума.

– Забыть его? – переспросила Альбия странным изменившимся голосом и неожиданно, вскочив, бросилась бежать из дома.

– Опомнись, Альбия! Вернись! – крикнула Басса ей вдогонку.

Элат едва успела отскочить от двери, из которой выбежала весталка, и затем сама, стараясь оставаться незамеченной, вышла из дома следом за ней.

Дом, некогда принадлежавший известному римскому оратору Квинту Гортензию и в котором ныне жил император Август, находился на Палатине и внешне ничем не отличался от соседних домов римской знати. Однако внутренняя обстановка в доме была скромной, не примечательной ни размером, ни убранством, – короче говоря, ничто не указывало на то, что его владелец правит величайшей империей мира.

К этому дому в полдень, когда осенние лучи мягко золотили колонны альбанского камня, приблизилась лектика, из которой вышла очень красивая молодая женщина. Перед входной аркой она остановилась и с кокетливой улыбкой взглянула на охранявших дом преторианцев.

Центурион сделал навстречу ей несколько шагов и низким голосом проговорил:

– Приветствую тебя, благородная Деллия, и сразу предупреждаю: время для аудиенции ты выбрала неудачное.

– А что случилось? – встревожилась Деллия.

– Император серьёзно болен. Он так оплакивал поражение Вара и гибель его легионов, что это сказалось на его здоровье. Врач Антоний Муза постоянно находится возле государя и никого к нему не пускает.

– Я хотела бы поговорить с Ливией.

– Ливия также не отходит от императора, и, боюсь, не сможет тебя принять.

Деллия нахмурилась.

– Здесь ли Гилас? – немного погодя спросила она.

– Гилас уехал из Рима четыре дня назад. Полагаю, сейчас он находится на пути в Грецию.

От отчаяния Деллия всплеснула руками.

– Может, Ликин помог бы тебе? – в вопросе центуриона звучало участие.

– Ликин? – Деллия сразу повеселела. – А где я могу найти его?

– Привратник ответит тебе. – Центурион кивнул в сторону дома и отошёл, давая женщине дорогу.

– Когда-нибудь я докажу тебе, что умею быть благодарной, – проворковала Деллия, томно взглянув на центуриона, и направилась к дому Августа.

Она миновала короткий портик и тесный вестибул и, войдя в атрий, огляделась. Здесь не было ни мрамора, ни штучного пола; в глубокой нише застыли бронзовые потемневшие от времени статуи Аполлона и Дианы, а у стены, напротив имплювия, стояла лишь скамья с ножками в виде тигриных лап.

Деллия не впервые была гостьей в этом доме, но, каждый раз, входя сюда, удивлялась непритязательности императорской четы. Она знала, что и другие свои виллы Август украшал не мраморными статуями и картинами, а террасами и рощами, и собирал там древние и редкие вещи. Помещений в доме было немного, и Август спал в одной и той же спальне больше сорока лет. Свою неприязнь к большим и роскошным домам он подтвердил, приказав разрушить до основания дворец своей внучки Юлии.