Древние египтяне, вероятно, считали, что к западу отгородов-оазисов уже нет ничего. Там мир для них кончался, потому что в пустынене было воды. Но на огромных просторах пустынь вас всегда окружает забытаяистория. Племена тебу и сенуси бродили когда-то здесь, и у них были колодцы,местонахождение которых хранилось в тайне. Ходили слухи о плодородных землях,раскинувшихся где-то в недрах этой пустыни. Арабские писатели тринадцатого векаупоминали о Зерзуре: «Оазис Маленьких Птичек», «Город Акаций». В «Книге озатерянных сокровищах» («Китаб аль Кануш») Зерзуру называют белым городом,«белым, как голубь».

Посмотрите на карту Ливийской пустыни, и вы увидите именаэтих исследователей. Кемаль эль Дин в 1925 году практически один организовалпервую современную большую экспедицию. Багнольд в 1930 – 1932 годах. Алмаши –Мэдокс в 1931 – 1937 годах. Как раз севернее тропика Рака.[56]

На протяжении межвоенного периода мы были маленькой кучкойнеутомимых исследователей, которые составляли карты и совершали все новые иновые вылазки в пустыню. Мы собирались в Дахле или Куфре[57], как будто это былибары или кафе.

Багнольд называл нас «оазисным клубом». Мы не сердились нанего, потому что очень хорошо и давно знали друг друга, знали наши сильныестороны и слабости. И мы прощали Багнольду некоторые вольности за то, что онтак здорово описал дюны:

«Складки гофрированного песка напоминают волнистуюповерхность верхнего неба у собаки».

В этом был весь Багнольд, любознательность которого заставилаего даже засунуть руку в пасть собаки.

* * *

1930 год. Наша первая экспедиция, когда мы двигались изДжагбуба на юг в пустыню, где еще оставались племена зувайя и маджабра. Семьдней до Эль-Таджа. Мэдокс, Берманн и еще четверо. Несколько верблюдов, лошадь исобака. Мы стартовали, напутствуемые старой шуткой: «Песчаная буря в началепутешествия приносит удачу».

За первый день мы прошли на юг около тридцати километров,прежде чем разбили лагерь. Утром уже в пять мы были на ногах, выбрались изпалаток. Было слишком холодно. Мы сели вокруг костра, а за спинами стоялатемнота. Над нами висели последние звезды. До восхода солнца было еще часа два.Мы передавали друг другу стаканы с горячим чаем, спасаясь от холода. Рядомполусонные верблюды вяло жевали финики, прямо с косточками. Мы позавтракали ивыпили еще по три стакана горячего чая.

А через несколько часов неизвестно откуда на нас налетелапесчаная буря, нарушив прозрачную чистоту утра. Легкий освежающий ветерокпостепенно усиливался. Мы посмотрели под ноги и увидели, что поверхностьпустыни меняется. Передайте мне книгу… вот здесь. Вот как прекрасно описалтакие бури Гассанейн Бей:

«Кажется, что под землей проложены паровые трубы с тысячамиотверстий, сквозь которые вырываются тоненькие струйки дыма. Песок поднимаетсявверх вихревыми струйками. Ветер усиливается, и дюйм за дюймом вся земляпревращается в поток вихрей. Кажется, что вся поверхность пустыни поднимается,подчиняясь какой-то внутренней силе. Крупные камешки больно ударяют о голени,колени, бедра. А мелкие песчинки забивают лицо и волосы. Небо темнеет, почтиничего не видно, вся вселенная в песке».

Нам нужно было двигаться. В этом – единственное спасение.Если вы останавливались, то превращались в пленников песка, и он засыпал вас,как любой неподвижный предмет. Вы могли исчезнуть навсегда. Такие бурипродолжаются иной раз по пять часов. Позже, когда у нас уже были грузовики, мывсе равно не останавливались, а продолжали двигаться, даже ничего не видя передсобой. Но хуже всего, если песчаная буря пришла ночью. Однажды севернее Куфры снами такое случилось. В три часа ночи. Ветер вырвал крюки, к которым былиприкреплены палатки, и мы покатились вместе с палатками, погружаясь в песок,словно тонущий корабль в воду, тяжелея, задыхаясь, пока нас не спас погонщикверблюдов.

За девять дней экспедиции мы пережили три бури. Мызаблудились и не смогли найти небольшие поселки, в которых планировалипополнить запасы продуктов. Лошадь исчезла. Три верблюда погибли. В последниедва дня у нас не осталось еды – только чай. Последними ниточками, связывающиминас с миром, были позвякивание закопченного чайника, длинная ложка и стакан,который передавали из рук в руки в утренней темноте. На третий день мыперестали разговаривать друг с другом. Все, что имело тогда значение, – этотепло костра и стакана коричневой жидкости.

По чистой случайности мы наткнулись в пустыне на городЭль-Тадж. Я шел по базару, по улице, где продавали часы, а дальше – барометры,мимо палаток с ружьями, лотков, где продавали итальянский томатный соус идругие консервы из Бенгази[58], миткаль из Египта, украшения из страусовыхперьев, зубные врачи предлагали свои услуги, а торговцы – книги. Мы все еще немогли говорить, каждый из нас был погружен в свой мир. И в этот мир, новый длянас, мы входили медленно, с трудом, словно утопленники, вернувшиеся к жизни. Нацентральной площади Эль-Таджа мы уселись и ели баранину, рис, пироги «бадави»,пили молоко со взбитым миндалем. Все это после однообразных церемоний долгогоожидания трех стаканов чая, приправленного мятой.

Как-то в 1931 году я путешествовал с караваном бедуинов, имне сказали, что в пустыне есть еще один исследователь. Им оказалсяФенелон-Барнес, который составлял каталог окаменевших деревьев. Я нашел еголагерь, но его самого там не было – ушел в однодневную экспедицию. Я вошел вего палатку и осмотрелся: связки карт, семейные фотографии, которые он всегдавозил с собой, и прочее. Уже выходя, я заметил вверху зеркало, прикрепленноегвоздиками к стене из шкур, в котором отражалась постель. Там, под одеялами,кто-то лежал, может, собака. Я откинул одеяло и увидел маленькую арабскуюдевочку, которая спала там, связанная.

* * *

К 1932 году Багнольд закончил свои экспедиции, а Мэдокс идругие были разбросаны по всей пустыне. Кто искал пропавшую армию Камбиза[59],кто – Зерзуру. 1932, 1933 и 1934 годы. Мы не видели друг друга месяцами. Толькобедуины и мы в окрестностях Дороги Сорока Дней. Я видел многие племена пустыни.Это самые красивые люди, которых я когда-либо встречал. Им было безразлично,какой мы национальности – немцы или англичане, венгры или африканцы. Вскоре инам это стало безразлично. Мне сделалось ненавистно самое понятие нации.Постоянное осознавание, ощущение своей и чужой национальной принадлежностиразрушает человека. Мэдокс погиб только из-за этого.