– До свидания.

Он вернулся к грузовику. Она продолжала чувствовать на шеевлажность его руки, словно капельки крови от пореза лезвием.

* * *

Она обхватывает руками подушку, помещает ее себе на колени иприкрывается ею, словно щитом.

– Если ты захочешь заниматься со мной любовью, я несмогу лгать об этом. Если я захочу заниматься с тобой любовью, я опять же несмогу лгать об этом.

Она придвигает подушку к сердцу, будто хочет закрыть его,чтобы не дать ему вырваться наружу.

– Что ты больше всего ненавидишь?

– Ложь. А ты?

– Собственничество, – говорит он. – Когда ты уйдешь,забудь меня.

Она отбрасывает подушку и бьет его кулаком по лицу. Ударприходится по скуле, как раз под глазом. Затем она одевается и уходит.

Каждый день, вернувшись домой, он смотрит на себя в зеркало.Его волнует не столько синяк, сколько собственное лицо, словно он видит еговпервые. Длинные брови, которых он раньше не замечал, пробивающаяся седина всоломенных волосах. Он давно уже не рассматривал себя так в зеркале. Да,действительно, длинные брови.

* * *

Он не может жить без нее.

Когда он не в пустыне с Мэдоксом и не в арабских библиотекахс Берманном, они встречаются в парке Гроппи, возле залитых водой сливовыхдеревьев. Она чувствует себя здесь счастливой. Она – дитя зеленых лесов ипапоротников, ей явно не хватает воды. А для него это обилие зелени напоминаеткарнавал.

Из парка Гроппи дугообразным маршрутом они направляются встарый город, Южный Каир, на рынки, куда ходят не многие европейцы. В егокомнате все стены увешаны картами. Несмотря на его попытки как-то обставить этожилище, оно все равно больше напоминает походный лагерь, нежели жилую комнату.

Они лежат в объятиях друг друга, ветерок от вентилятораобдувает их. Все утро он работал с Берманном в археологическом музее, стараясьсоединить арабские тексты и описания европейцев, чтобы найти отголоски,совпадения, изменения названий – от Геродота до «Китаб аль Кануш», где оазисназвали Зерзурой по имени женщины из каравана, купающейся в пустыне. И там былотакое же мелькание слабых теней от вентилятора. А здесь они обмениваютсявоспоминаниями из детства, говорят о шраме, об искусстве поцелуя.

– Я не знаю, что мне делать. Я не знаю, что мне делать!Как я могу любить тебя? Это сведет его с ума.

Она постоянно бьет его.

То она идет с тарелкой в руках и вдруг запускает ее в него,поранив ему голову; по соломенным волосам льется струйка крови. То вилкойпротыкает его плечо, оставляя следы, которые врач принимает за укус лисы. Синякпод глазом меняет цвет – от ярко-фиолетового до темно-коричневого.

Прежде чем обнять ее, он смотрит, чтобы рядом не былоколющих и режущих предметов. На людях в ее присутствии ему приходитсявыкручиваться и объяснять, откуда взялся очередной синяк на лице, или почемузабинтована голова, или что за рубец на руке замазан йодом. И он старается изовсех сил, говорит, что такси резко затормозило, и он ударился о стекло, или чтопо руке случайно пришелся удар кнута, или придумывает что-нибудь еще. Мэдоксбыл не на шутку обеспокоен столь внезапно захлестнувшей его полосой невезения. Онаже просто усмехалась его неумелым отговоркам. «Может, это от возраста, а может,ему нужны очки», – говорил ее муж, слегка подталкивая Мэдокса локтем. «А может,у него появилась женщина, – ехидничала она. – Посмотрите, разве это не похожена укус или царапину от ногтей?»

«Это скорпион, – говорил он. – Андроктонус аустралис.»

* * *

Открытка, на которой аккуратным почерком написано:

«Я не могу прожить и дня, коль не увижу вновь тебя.

Все для меня теряет смысл, коль не увижу вновь тебя.

И это не просто слова.

Это то, что я чувствую всегда.»

На ней нет ни даты, ни подписи.

* * *

Иногда, когда ей удается провести с ним целую ночь, онипросыпаются от голосов на трех городских минаретах, которые начинают призыватьправоверных мусульман к молитве на заре. Он провожает ее домой. По пути изЮжного Каира до отеля, где она живет, они проходят через рынок, где продаютиндиго. Мелодичные возгласы муэдзинов[64] стрелами врезаются в воздух, сменяядруг друга; один минарет отвечает другому, как бы обмениваясь репликами в разговорахоб этих двух грешниках, которые холодным утром идут по улицам святого города,напоенным запахами древесного угля и гашиша. Грешники в святом городе.

* * *

Он смахивает рукой тарелки и стаканы со стола в ресторане,чтобы она, находясь где-нибудь в городе, услышала этот шум, подняла взгляд ипоняла, как ему плохо без нее. Ему, который никогда не испытывал одиночества,находясь в глубине пустынь, вдали от людей. Мужчина в пустыне может держатьпустоту в сложенных ладонях, зная, что она спасет его вернее, чем вода. Онслышал, что в окрестностях Эль-Таджа есть удивительное растение. Если в егомякоти вырезать углубление в форме сердца, то к утру оно заполнитсяблагоухающей влагой, приносящей успокоение и надежды человеку, который еевыпьет, если его сердце разбито. И так можно делать в течение года, а потом эторастение погибает. От раны, от жажды или по какой-то иной причине?

Он лежит в комнате в окружении своих пыльных карт. Кэтриннет с ним. Он так тоскует по ней, что готов плюнуть на все условности, на всеправила приличия.

Его не интересует, как она ведет себя с другими. Он хочет еездесь, хочет наслаждаться ее надменной красотой, ее меняющимся настроением. Онхочет, чтобы они прильнули друг к другу, словно страницы закрытой книги, онхочет раствориться в ней, чтобы их ничто не разделяло.

Она вошла в его жизнь, нарушив его покой. И если она такпоступила с ним, как же он поступил с ней?

* * *

Когда они встречаются в обществе и ее отделяет от негостена, он собирает вокруг себя слушателей и рассказывает анекдоты, над которымисам не смеется. Он мечет остроумные колкости в историю исследований иэкспедиций, что совсем не характерно для него. Он всегда так делает, когда емуплохо. Только Мэдокс понимает его. Но она даже не смотрит в его сторону. Онарасточает всем милые улыбки: гостям, предметам, цветам, прочему безликому и неимеющему значения антуражу. Она не понимает его, думая, будто он делает как разто, что хочет, и от этого стена между ними, защищающая ее, подрастает вдвое.

Но именно сейчас ему крайне тошно и невыносимо больноощущать наличие этой стены. А Кэтрин сообщает: «Ты ведь возвел вокруг себястену, и мне тоже нужно защитить себя». Она говорит это, сияя в своей красоте,и у него просто подкашиваются ноги. Такая красивая в этом платье, с бледнымлицом, которое он так любит целовать, она смеется и улыбается каждому, а иногдахмурится, если не понимает его злых шуток. А он, распаляясь все больше ибольше, продолжает сыпать сатирические замечания в адрес какой-нибудь экспедициии рассказывать о том, о чем все знают.